Юноша-араб, сын еврейской женщины, отстаивает свои права. Подлинная история
После завершающей молитвы Дан поспешил к фасаду синагоги, приветствуя раввинов и других малознакомых ему людей словами «Шабат шалом», а затем, развернувшись, заторопился к выходу. Нужно было успеть вернуться домой и сделать кидуш для семьи.
Выйдя из здания, он посмотрел по сторонам, вглядываясь в растущую толпу, и ощутил какую-то смутную тревогу. Глаза Дана пристально изучали всех, кто находился около синагоги. Был ли среди них тот, кто голоден, и хотел бы поесть?
«А кто это сидит у боковой стены? Я почти всех здесь знаю и уверен, что этого парня тут раньше не было».
Дан приблизился к молодому человеку, рассматривая его оценивающим взглядом с ног до головы. Грубые джинсы, рюкзак, смуглая кожа, черные, смоляные вьющиеся волосы – напоминающие сефарда или, быть может, марокканца.
Времени на размышление не было, и вот он уже стоит перед парнем, радушно протягивая ему свою руку: «Гут шабес. Меня зовут Дан Айзенблат. Хочешь сегодня поужинать в моем доме?»
Казавшийся взволнованным паренек вдруг улыбнулся Дану, ослепительно сверкнув зубами: «Конечно, хочу. Меня зовут Махи». Юноша выпрямился, поднял рюкзак, и они вдвоём покинули двор синагоги.
Моя любимая песня
Через несколько минут все уже стояли за шабатним столом Дана. Когда семья, приветствуя субботу, пела «Шалом Алейхем», Дан заметил, что его гость не проронил ни слова. «Может быть, он стесняется или не может петь?», — предположил хозяин дома. Парень ещё раз ослепительно улыбнулся и начал петь плохо, нестройно, но старался изо всех сил.
Хотя гость пришёл немного в себя, но даже за праздничным столом он выглядел встревоженным и всё время молчал. После небольшой паузы Дан рассказал недельную главу Торы, которую дополнил историями из своей жизни.
После того как все отведали рыбное блюдо, хозяин дома заметил, что Махи листает его песенник, пытаясь в нём что-то отыскать. Улыбнувшись, он спросил гостя: «Ищешь свою любимую песню? Могу помочь, если плохо знаешь мотив».
Лицо гостя просияло: «Есть песня, которая мне нравится, но я не могу найти её в сборнике. Мы её пели вечером в синагоге. Как она называлась? Что-то связано с „доди“».
Дан удивился и сказал: «Её обычно не поют за столом», — но потом взял себя в руки. «Это нравится пареньку? Где подвох и что стряслось?», — подумал он, но вслух произнёс: «Имеешь в виду Леха Доди? Погоди, сейчас принесу сидур».
Когда съели суп, спели Леха Доди, и потом, прервав молчание, молодой человек спросил его: «А сейчас что споём»? Дан, в свою очередь, поинтересовался, что хотел бы спеть гость. Парень немного растерялся, но, после нескольких подбадривающих слов, твёрдо произнёс: «Я бы очень хотел спеть ещё раз Леха Доди».
После блюда из цыплёнка Дан снова спросил, хочет ли молодой человек ещё раз что-то спеть. Когда тот ответил: «Пожалуйста, давай Леха Доди», Дан уже не удивился, хотя чуть не выпалил: «Давай споём что-то другое, а то соседи подумают, что у нас не в порядке с головой». Потом Дан крепко призадумался.
«Не хочешь ли спеть что-то ещё?», — мягко спросил он.
Гость покраснел и опустил глаза. «Мне нравится только это», — невнятно пробормотал он. — «Только она, она — моя любимая песня». «Любимую песню» они спели восемь иди девять раз. Дан уже не помнил, он сбился со счёта.
Махмуд ибн Эш Шариф
Немного погодя, наступила длинная пауза, и Дан сказал: «У нас не было времени пообщаться и познакомиться. Откуда ты?»
Взгляд паренька потускнел, он уставился в пол и прошептал: из «Рамаллы».
Сердце Дана учащённо забилось. Он не ослышался, парень сказал «Рамалла», это арабский город на территории палестинской автономии. Он взял себя в руки, но затем предположил, что, должно быть, гость сказал «Рамле» — город в Израиле. Дан сказал: «А у меня в Рамле есть двоюродный брат. Ты знаешь Эфраима Ворнера? Он живёт на улице Герцль».
Паренек печально покачал головой: «В Рамалле нет евреев».
У Дана перехватило дыхание. Он взаправду сказал: «Рамалла»! Его мысли путались. Неужели он встретил шабат с арабом?! Стоп, минутку! Вдохни полной грудью и приди в себя. Наклонив голову к мальчику, он сказал ему: «Извини, я слегка растерялся. В голове все перемешалось, и я даже не спросил твоего полного имени. Так, как тебя зовут?»
В эту минуту юноша не на шутку забеспокоился, но потом, выпрямив плечи, неспешно произнёс: «Махмуд ибн Эш Шариф». На мгновение в Махмуда вселился ужас: вероятно, он почувствовал состояние Дана. Он поспешно сказал: «Погоди! Я — еврей! Просто я пытаюсь найти и понять тех, кому я принадлежу».
Дан стоял в оцепенении. Что он мог сказать?
Запинаясь, парень начал свой рассказ: «Я родился и вырос в Рамалле. Меня учили ненавидеть евреев-оккупантов, заставляли думать, что, убивая их, ты поступаешь праведно. Но я всегда сомневался. Я имею в виду то, что нам преподавали, ибо священное предание гласит: „Ты не будешь верующим, пока не пожелаешь брату того, что желаешь себе“. Я и задумался: „А разве евреи — не люди? Разве у них нет прав жить так же, как живём мы? Если мы должны быть добры ко всем, то почему они вычёркнуты из этого списка?“
Я спросил об этом отца, но он просто вышвырнул меня из дома; я был одет, как сейчас, и рюкзак за спиной. К тому времени я твёрдо решил: убегу и буду жить с евреями, пока не пойму, что они собой представляют».
Семейная фотография
Махмуд продолжал:
«Той ночью я прошмыгнул в дом, чтобы собрать мои вещи в рюкзак. Меня застала мать, когда я собирал их. Хотя она была бледна и расстроена, но ко мне отнеслась по-доброму и не подняла шум, а позже разыскала меня, чтобы поговорить. Я ей сказал, что хочу пожить с евреями, чтобы понять их, и, если необходимо, принять их веру. Когда я говорил ей все это, она бледнела и слабела на глазах; сначала я подумал, что она злится, но это было не так. Мои слова причиняли ей невыносимую боль, и она едва прошептала: „Тебе не нужно принимать их веру. Ты уже еврей“.
Меня будто сразили наповал. Закружилась голова, и какое-то время я не мог сказать ни слова. Потом, запинаясь, попросил ее объяснить: „Что ты имеешь в виду, мама?“
„У евреев“, — начала она, — „вера идёт по матери. Я еврейка, а это значит, что и ты — еврей“.
Я даже предположить не мог, что моя мать — еврейка. Она не хотела предавать свою тайну огласке, сожалела о том, что вышла замуж за моего отца, и поэтому прошептала: „Я совершила ошибку, выйдя замуж за араба. Пусть тобою искупится моя вина“.
Мама всегда говорила поэтично. Она откопала какие-то старые документы и отдала их мне: моё свидетельство о рождении, её израильское удостоверение личности, чтобы я мог здесь доказать, что я еврей. Я принёс их с собой, но не знаю, что с ними делать.
Мама нерешительно протянула мне плотный лист бумаги и сказала: „Возьми его. Это старинная фотография моих дедушек и бабушек, которую сделали у могилы нашего предка. Они ездили на север, чтобы отыскать эту могилу, и там же сфотографировались“».
Дан осторожно положил свою руку на плечо Махмуда. Махмуд по-прежнему с тревогой, но и с надеждой посмотрел на него. Дан спросил:
«У тебя с собой эта фотография?»
Лицо юноши просияло: «Конечно, я всегда её ношу с собой!» Он потянулся за рюкзаком и вытащил из него старый, изрядно потрёпанный конверт.
Дан аккуратно достал из конверта фотографию и внимательно посмотрел на неё сквозь приподнятые очки. Он увидел старинную сефардскую семью, жившую в Израиле в начале века.
Затем Дан присмотрелся к могиле, у которой они стояли. Когда он прочёл надпись на могильной плите, фотография едва не выпала из его рук. Он протёр глаза, чтобы убедиться, что это не сон. Все сомнения развеялись. Могила находилась на старом кладбище в Цфате, а надпись на ней свидетельствовала о том, что тут похоронен великий каббалист и цадик рабби Шломо Алкабец — автор песни «Леха Доди».
Дан дрожащим голосом рассказал Махмуду, кем был его предок: «Он был другом Аризаля, великого мудреца Торы, цадиком и каббалистом. Да, Махмуд, твой предок написал песню, которую мы поём в шабат — Леха Доди».
В этот миг Махмуд не мог произнести ни слова. Дан медленно встал с дивана. Он был в восторге от всего происшедшего. Он протянул свою дрожащую руку и сказал юноше: «С возвращением домой, Махмуд. Ты уже подумал, какое имя себе выберешь?»
Постскриптум
Махмуд сменил имя и поступил в ешиву в Иерусалиме, где усердно учился, чтобы наверстать упущенное еврейское образование. Он женился на прекрасной еврейке и стал знаменитым преподавателем и рассказчиком, тем более что теперь мог поведать о своей удивительной жизни всем. В конце концов, он переехал в Израиль во избежание столкновений с членами его арабской семьи.
История подлинна; имена были намеренно изменены.
