На протяжении всей истории, в разные времена, шофар становился голосом еврейского народа.
Невероятный концерт Дона Агилара
Эта история не была задокументирована, но, тем не менее, среди евреев широко распространена легенда, которую цитирует в своем знаменитом труде «Книга нашего наследия» Элияу Ки-Тов.
Предположительно, эта произошло в 1497 году, то есть спустя пять лет после изгнания евреев из Испании. А те из них, кто остался там, были обращены в христианство. Но многие все равно тайно продолжали исповедовать иудаизм. Таких евреев называли конверсос (на исп. «обращенные»), анусим (на ивр. «те, кого принудили»), однако чаще всего презрительно называли марраны (на исп. «свиньи»). Одним из таких людей был знаменитый музыкант Дон Агилар.
В 1497 году он объявил, что 5 сентября, в воскресенье, лично возглавит оркестр в Барселоне, чтобы сыграть новый концерт собственного сочинения. Причем произведение, которое он написал, будет прославлять коренные народы Испании и их культуры, а в композиции будут использованы экзотические инструменты со всего мира.
Конечно, на концерт Агилара пришло много евреев, продолжавших соблюдать родные традиции, потому что в тот день был Рош а-Шана, еврейский Новый год, а одним из «экзотических» инструментов был бараний рог, то есть шофар.
Партию на шофаре исполнял тоже конверсо, старательно выводя традиционные ноты, звучавшие в синагогах по всему миру на протяжении тысяч лет еврейской истории: ткиа, шварим, труа, ткиа…1
Виртуозное извлечение столь чистых музыкальных звуков из такого «примитивного» и незнакомого христианской испанской публике инструмента было по достоинству оценено публикой. А тайным евреям благодаря концерту Дона Агилара впервые за много лет была дана возможность исполнить заповедь слушать шофар.2
И хотя я не могу утверждать, что в этой истории все происходило именно так, а не иначе, у меня есть множество примеров того, как евреи шли на невероятные ухищрения, чтобы сохранить наследие своих предков в любых обстоятельствах. Об этом дальше.
В Освенциме
Раввин Цви Гирш Майзельс так рассказывал о своем опыте празднования Рош а-Шана в концентрационном лагере Освенцим в 1944 году:
«Эта история так остро врезалась мне в память… По милости Всевышнего в тот Рош а-Шана я чудесным образом смог пронести в лагерь шофар. В первый день праздника я ходил с ним от барака к бараку, чтобы трубить ткийот.3
Конечно, это ставило мою жизнь под угрозу, поэтому приходилось как-то избегать нацистов и злобных капо.4 Я благодарю Бога за то, что по Его милости и состраданию мне выпала честь протрубить тогда в шофар около двадцати раз, благодаря чему в общей сложности было произведено сто звуков – столько, сколько и нужно услышать по еврейскому закону для полноценного исполнения этой заповеди.
Это возродило дух моих товарищей по несчастью и придало им некоторое душевное спокойствие — теперь они знали, что по крайней мере одну праздничную заповедь в Освенциме смогли выполнить — услышали звуки шофара в Рош а-Шана.
До сих пор я слышу застрявшие в моих ушах рыдания, которые вырывались из уст той тысячи людей во время трубления. Особенно мне запомнился дрожащий голос одного известного хасида, который, как и полагается, объявлял нужные звуки перед тем, как я их трубил. Это был рабби Йеошуа Флайшман родом из венгерского Дебрецена — да отомстит Бог за его смерть! — который так пронзительно выкрикивал названия звуков «ткиа, шварим-труа, ткиа», что я едва мог сосредоточиться…
Мальчишки, которых немцы заперли в бараке, собираясь отправить их в крематории, тоже прознали, что у меня есть шофар. Я слышал крики и мольбы, исходившие из их тюрьмы, с просьбами помочь и им исполнить эту драгоценную заповедь — услышать трубление в последние минуты своей жизни, прежде чем они станут очередными мучениками, освящающими Имя Бога.
Я был в абсолютном замешательстве и совершенно сбит с толку, потому что это было сопряжено с огромным риском: близились сумерки, а это опасный час в лагере, а за ними вот-вот должны бли прийти нацисты. Если бы они вдруг появились, пока я был там с ребятами, без сомнения, моя судьба была бы решена в ту же минуту. Капо, столь известные своей безжалостностью, ни за что не дали бы мне сбежать.
Я стоял там, взвешивая все возможные доводы и пытаясь решить, что же делать. Меня терзали сомнения, стоит ли трубить в шофар для юношей в такой ситуации, если это хоть в какой-то мере может сделать только хуже. Но их горькие мольбы разрывали мне сердце.
«Ребе, ребе! Пожалуйста, ради Бога, пожалейте наши души. Мы умоляем вас дать нам возможность исполнить эту заповедь в последние минуты нашей жизни».
Я буквально застыл и стоял неподвижно, такой одинокий в своей дилемме…
По правде говоря, мое решение противоречило строгому закону, который гласит, что нет нужды подвергать свою жизнь опасности или даже слегка подвергать себя риску, выполняя заповедь о шофаре…».5
На суде над Адольфом Эйхманом, который проходил в Израиле, выжившие в Катастрофе вспоминали тот Рош а-Шана. Менахем Брикман, мальчик из Лодзи, отправленный в Освенцим, когда гетто его родного города было ликвидировано, говорил об этом так:
«Внезапно раздался звук — резкий, непрерывный, поразивший меня в самое сердце. Неожиданно для себя я напрягся и стал прислушиваться к этому зову, который мысленно вернул меня в родной дом. Но звук уже растаял… На мгновение мне показалось, что это была иллюзия. Шофар? Трубить в шофар в Освенциме — да мыслимое ли это дело…. Но в голове пронеслась очень важная мысль. Если есть шофар, может быть, еще есть надежда. Я повернулся к одному из мужчин и спросил его на идише: «Вас из дас?» (Что это?) «Шофар, — ответил он мне. — Сегодня Рош а-Шана». Ах, Рош а-Шана, думал я про себя. Трубить в шофар на Рош а-Шана. Прямо под носом у нацистов. Что-то в произошедшем вселило в меня новую надежду. Звук вечности раздался даже в Освенциме… Я все думал, кто был трубящим и как ему удалось пронести в лагерь шофар? Это казалось невероятным чудом. Маленький свет во мраке черной-пречерной ночи».6
Подпольный шофар в Палестине во времена британского мандата
Во время британского мандата над Палестиной англичане хотели подавить у евреев любые проявления национальных чувств и пресечь все попытки претендовать на Землю Израиля. Один из самых драматичных примеров трубления в шофар был совершен раввином Моше Сегалом (1904-1985) в те времена. Вот как он описывал это в своих мемуарах:
«В те годы площадь перед Стеной Плача выглядела совсем не так, как сегодня. Лишь узенький переулок отделял Котель от арабских домов. Британское правительство запретило нам ставить в этой узкой улочке Ковчег Завета, столы или скамьи; нельзя было принести с собой даже маленькую табуретку.
Кроме того, британцы ввели ряд постановлений, которые должны были покорить евреев в самом святом месте их веры: запрещалось молиться вслух — чтобы не расстраивать арабских жителей; читать Тору; трубить в шофар в Рош а-Шана и Йом Кипур. И британское правительство даже поставило у Стены Плача полицейских, чтобы они обеспечивали соблюдение этих правил.
В Йом-Кипур того года [1930] я молился у Котеля. Во время короткого перерыва между… молитвами я услышал, как люди шепчутся между собой: «Куда мы пойдем слушать шофар? Здесь невозможно будет трубить. Полицейских столько же, сколько молящихся…» Рядом находился и сам начальник полиции — желал лично убедиться, что евреи, не дай Бог, не издадут хоть один трубный звук, завершающий пост.
Я слушал этот шепот и думал про себя: можем ли мы отказаться от звука шофара, который сопровождает провозглашение нами владычества Всевышнего? Можем ли мы отказаться от звука шофара, который символизирует искупление Израиля? Правда, звук шофара в конце Йом-Кипура — это всего лишь обычай, но ведь «еврейский обычай — это Тора»!7
Я подошел к раву Ицхаку Горенштейну, возглавлявшему нашу «общину», и сказал ему:
«Дайте мне шофар».
«Зачем?»
«Я протрублю».
«О чем ты вообще? Разве ты не видишь полицию?»
«Я буду трубить».
Раввин резко отвернулся от меня, но не раньше, чем бросил взгляд на молитвенный стенд в конце нашего переулочка, слева. Я понял: шофар был там, в деревянной трибунке, за которой молятся. И, когда приблизился исход Йом Кипура, я отошел туда и прислонился к ней. Открыл ящичек, достал шофар и сунул его под рубашку. Теперь у меня было все, что нужно. Но вдруг полицейские заметят меня до того, как я успею протрубить?
В то время я еще не был женат и, следуя ашкеназскому обычаю, не носил талит гадоль — большое покрывало, которое мужчины надевают особым образом на время молитвы. Поэтому я повернулся к человеку, который молился рядом со мной, и попросил одолжить мне талит. Должно быть, моя просьба показалась ему странной, но евреи — люди отзывчивые, особенно в самые священные минуты самого великого дня, и мужчина молча протянул его мне.
Завернувшись в талит, я вдруг почувствовал, будто создал свою собственную частную территорию. Вокруг меня был другой мир: там чуждое правительство пыталось управлять народом Израиля даже в святейший день года и в самом сокровенном для него месте, а мы не имели свободы служить своему Создателю.
Но под этим талитом уже была другая территория, где царили другие правила. Здесь я не признавал ничьей власти, кроме моего Небесного Отца; здесь я буду делать то, что лишь Он мне повелевает, и никакая земная сила не сможет меня остановить.
Когда в кульминационный момент Йом Кипура мы вслух провозгласили заключительные строфы последней молитвы праздника: «Слушай, Израиль», «Благословенно Имя» и «Господь есть Бог», — я достал шофар и извлек из него долгий громкий звук.
Все произошло очень быстро. Я почувствовал на себе множество рук, снял с головы талит, и тут впереди возник начальник полиции, приказавший меня арестовать.
Меня отвезли в… тюрьму в Старом Городе и приставили ко мне полицейского-араба.
Прошло много часов; ни еды, ни воды, чтобы выйти из поста, не давали. В полночь мой охранник получил приказ меня отпустить, что он и сделал, не произнеся ни слова.
Уже после этого я узнал, что, когда главный раввин Святой Земли, рав Авраам-Ицхак Кук, узнал о моем аресте, он немедленно связался с секретарем Верховного комиссара Палестины и попросил меня освободить. А когда его просьбу отклонили, он заявил, что не прервет пост, пока не добьется исполнения своего прошения.
Верховный комиссар сопротивлялся много часов, но, в конце концов, из уважения к раввину у него не было другого выбора, кроме как пойти навстречу.
В течение следующих 18 лет, вплоть до завоевания Старого города арабами в 1948 году, каждый Йом-Кипур у Котеля звучал голос шофара. Британцы хорошо понимали значение этого звука, взрывающего тишину; они знали, что, в конечном итоге, это голос разрушения их правления над нашей землей, — подобно тому, как стены Йерихо рухнули под звуки шофара Йеошуа бин Нуна, — и поэтому они делали все, что в их силах, чтобы это предотвратить. Но каждый Йом-Кипур находились люди, которые знали, что их арестуют за то, что они сделают, но все равно трубили».8
Шофар освобождения
Этот шофар тоже был голосом освобождения и возвышения и он также прозвучал у Котеля, но на этот раз 7 июня 1967 года, во время Шестидневной войны. Привожу стенограмму прямой радиопередачи об этом драматическом и радостном событии.
Йоси Ронен, корреспондент израильского армейского радио: «Сейчас мы идем по одной из главных улиц Иерусалима в сторону Старого города. Глава отряда собирается войти в Старый город».
[Слышатся звуки стрельбы.]
Йоси Ронен: «Стрельба по-прежнему ведется со всех сторон; мы продвигаемся к входу в Старый город».
[Слышны звуки выстрелов и топот солдат.]
[Командир выкрикивает команды солдатам. Снова топот.]
Йоси Ронен: «Солдаты соблюдают между собой расстояние примерно в 5 метров. Здесь по-прежнему опасно ходить; местами еще ведется снайперская стрельба».
[Звуки выстрелов.]
Йоси Ронен: «Нам всем говорят остановиться; приближаемся к склону горы; слева от нас находится Масличная гора; мы сейчас в Старом Городе напротив русского храма. Я прямо сейчас опускаю голову; мы бежим рядом с горным склоном, видим каменные стены. В нас все еще стреляют.
Израильские танки стоят у входа в Старый город, и мы идем вперед, через Львиные ворота. Я с первым отрядом, прорвавшимся в Старый город. Рядом со мной полностью сгоревший иорданский автобус; здесь очень жарко. Мы собираемся войти в сам Старый Город.
И вот мы стоим под Львиными воротами, они вот-вот рухнут, наверное, из-за недавнего обстрела. Солдаты укрываются у пальм; я тоже присел рядом с одним из деревьев. Мы все дальше и дальше продвигаемся в город.
[Звуки выстрелов.]
Полковник Мотта (Мордехай) Гур объявляет по армейскому радио: «Храмовая гора в наших руках! Повторяю: Храмовая гора в наших руках!
Приказ всем войскам: прекратить огонь! Все войскам прекратить огонь! Повторяю: все войска, прекратить огонь! Всё…»
Йосси Ронен: «Я быстро еду через Львиные ворота в Старый город.
Команда по армейской радиосвязи: «Прочесать территорию, обнаружить источник стрельбы. Защищайте каждое здание любым способом. Ничего не трогайте, особенно в святых местах».
[Подполковник Узи Эйлам трубит в шофар. Солдаты поют «Золотой Иерусалим».]
Йосси Ронен: «Сейчас я спускаюсь по лестнице к Стене Плача. Я не религиозный человек и никогда им не был, но это Котель, и я прикасаюсь к его камням».
Солдаты читают благословение: «Благословен Ты, Господь, Бог наш, Царь Вселенной, поддерживавший нас и сохранивший нас, и давший нам дожить до этого времени!»
Раввин Шломо Горен (главный раввин Армии Обороны Израиля): «Благословен Ты, Господь, утешающий Сион и отстраивающий Иерусалим!»
Солдаты: «Амен!»
[Солдаты поют гимн Израиля «а-Тиква» у Стены Плача.]
Затем Рав Горен читает молитву за павших солдат. [Солдаты и репортер плачут на заднем плане].
Он трубит в шофар на фоне звуков выстрелов.
Рав Горен: «В этом году в отстроенном Иерусалиме! В древнем Иерусалиме!»9
Великий шофар
Шофар времен испанской инквизиции — это вечная искра еврейской души, которую невозможно погасить, и пламя иудаизма, горящее в каждом еврее, которое обеспечило нашу преемственность поколений, несмотря ни на что.
Шофар Освенцима — это крик веры в Бога из самых глубин души, даже из пучины ада.
Шофар у Стены Плача под британским мандатом — это голос неповиновения и решимости, двух черт еврейского народа, которые сыграли важную роль в строительстве Государства Израиль.
А шофар при освобождении Старого города — это звук триумфа и радости, когда еврейский народ возвращается домой и восстанавливает свою древнюю родину и столицу.
Последний шофар принадлежит пока что не истории, а будущему. В центральной молитве еврейской литургии, в Амиде, также известной как «Восемнадцать благословений», мы просим Всевышнего: «Протруби в великий шофар о нашей свободе и подними знамя, чтобы собрать наших изгнанников, и собери нас поскорее с четырех концов света в нашу Землю. Благословен Ты, Господь, собирающий рассеянный народа Свой, Израиль».
Что же это за «великий шофар», о котором упоминает молитва?
Известно, что этому трублению поспособствует Машиах, когда настанет время нашего Избавления. И я верю, что «большой шофар» будет состоять из всех других шофаров нашей истории — из Испании, Освенцима, Иерусалима и всех синагог мира — все они будут объединены в один «большой, великий шофар», который будет, как сказано в Торе, «провозглашать свободу на земле всем ее обитателям».10
Сноски
- Ткиа — долгий протяжный звук; шварим — три коротких звука; труа — девять самых коротких отрывистых звуков.
- Элияу Ки Тов, Книга нашего наследия, Иерусалим, 1991 г.
- Множественное число от ткиа.
- Не немецкие, еврейские и нееврейские охранники и силовики в лагерях.
- Рав Цви Гирш Майзельс, Введение в респонсу Мекадшей Ашем (гл. 5-8).
- Включено в еврейский компакт-диск «Предисловия раввинов», Михлала-Иерусалим, Эстер Фарбштейн.
- Мате Эфраим, 610:11. Так же, как и «Обычаи наших предков — Тора» (Менахот, 20б, и др.).
- Моше а-Леви Сегал, Дор ве-Дор, издательство Маарахот, 1985. Зеев Голан, Шофары восстания, изд. Махон Жаботинский, 2006.
- Отчет Йоси Ронена, Галей Цахал, радиопередача, архив студии звукозаписи Ави Яффе, Иерусалим.
- Ваикра, 25:10.
