Как-то таксисты сидели вместе и пили кофе. Один из них, с протезом на ноге, рассказывал.
«Как-то я вез американца из Бен-Гуриона в Иерусалим. Он был, как полагается: богатый, гора багажа, устроился на заднем сиденье; ещё просил показать ему окрестности – точно дал бы хорошие чаевые. Короче, отличный заказ.
Едем, американец закурил сигару. От нее запах такой едкий… Я решил тоже закурить – пусть сигаретный дым перебьёт этот запах. Хотел от прикуривателя сигарету зажечь, но американец свою золотую зажигалку протягивает. Рукав у него приподнялся — и вижу: номер на руке… Я содрогнулся. А американец заметил это и смеется: «Что ты думаешь, я так и родился с золотой ложкой во рту? Я немало прошел в жизни и немалую цену заплатил».
Там жили несколько человек, выжившие в Катастрофу. Они так и не смогли оправиться от пережитого, вписаться в новую жизнь, а в кибуце нашли себе пристанище и занимались посильной работой. Как-то раз я работал с большой машиной, которая измельчала яблоки, и отвлекся, встал как-то неудачно. В общем, стало меня туда затягивать. Вижу, что не могу выбраться, кричу, а все на обеде, никто не слышит. Вдруг чувствую, меня кто-то тянет со спины. Я думал, это уже малах а мавет, ангел смерти. Но нет, оказалось, один из тех людей, плотник, прибежал на крик и вытащил меня. Правда, ногу не удалось спасти – так и хожу теперь с протезом.
В больнице я пробыл долго, пока в конце концов выписался оттуда. Много было о чем подумать за это время, о смысле жизни, конечно. Мысли эти привели меня к Торе, начал соблюдать.
Думал я еще, как же отблагодарить того плотника, ведь он мне все-таки спас жизнь. Разумеется, я его на всю жизнь запомнил. И номер его из Аушвица тоже не забывал, к тому же очень просто было его запомнить: первые четыре цифры – номер его паспорта, а еще четыре – его телефон.
И вот смотрю я на номер на руке американца и понимаю, что он тот же самый, только последняя цифра другая.
И стал я тогда расспрашивать, не было ли с ним в Аушвице родственников, брата например. «Разумеется, были, — говорит, — но все погибли. Был и брат, но я почти уверен, что он погиб. Нас разделили в Аушвице, и после войны как я ни старался его искать, он нигде не значился среди живых».
Я сразу развернулся и поехал в тот кибуц, где работал много лет назад. Американец понял, что едем не в Иерусалим, стал возмущаться, но я так был потрясен своей догадкой, что не отвечал ему, а только ехал как можно скорее, думая лишь об одном, чтобы тот плотник все еще там был.
Наконец я подвел к нему удивленного американца. «Шауль», — сказал плотник, разглядывая его и не веря глазам. Тот тоже не верил своим глазам и выдохнул, как ахнул: «Ицхак…». Братья обнялись, а я быстро сел в машину и уехал».
Таксисты удивились чудесной истории, какое-то время помолчали, кивая головами в такт своим мыслям, но, будучи людьми практичными, все же не могли не спросить: «И ты не взял с него ни шекеля? Мог бы много получить с этого богатого американца». А тот ответил: «Я получил от него гораздо больше – возможность отблагодарить за жизнь, которую спас мне его брат».
