«И пришли братья Йосефа (к нему за хлебом, когда наступил голод), и поклонились ему лицом до земли» (Берешит, 42:6). «И сказал им: вы – соглядатаи, высмотреть пришли наготу этой земли» (там, 42:9). «А они ему: нет, господин мой, – рабы твои пришли купить пищи! Мы все сыновья одного человека; мы честные; не бывали рабы твои соглядатаями… Нас, рабов твоих, двенадцать братьев; мы сыновья одного человека в земле Кнаанской, и вот, меньший теперь с отцом нашим, а одного нет» (там, 42:10 – 13).
Он им будто не верит, – но: «Этим будете испытаны… пошлите одного из вас, и пусть он возьмет брата вашего; а вы будете задержаны. И испытаны будут слова ваши на правдивость… И взял он их под стражу на три дня» (Берешит, 15:17).
Непонятно: почему вдруг этим «будут испытаны» их слова на правдивость?
Как бы говорит он им: «Вы, в положении вашем, пытаетесь пробудить во мне жалость: «Ах, мы перед тобой такие простые, наивные, честные, – все тебе рассказываем про наше большое несчастное голодное семейство… Младший братишка с отцом остался, а еще один пропал…» На этом и ловлю я вас! И мне будет того достаточно: приведите младшего, которого вы, как видно, бережете и вам труднее всего его привести. А если посмеете привести вместо него чужого, – горе вам! Вы видите – я человек не простой и сразу разгляжу обман!»
А почему вдруг, действительно, они так все, что могли, без утайки ему рассказывают? Есть вещь, которая называется «сила правды», – братья, вольно или невольно, в их положении на нее полагаются. Она светится в глазах, звучит в голосе, проступает в движениях тела, – а лжец, если только он не натренированный обманщик, – невольно чуть скашивает или прикрывает глаза, сжимает руки и выдает другие приметы. И братья множат речи, пытаясь убедить Йосефа как можно большей «массой правды»…
И вдруг у Йосефа – резкий поворот:
«И сказал им Йосеф в третий день: вот что сделайте и будете живы; Б-ГА Я БОЮСЬ. Если вы (действительно) честные, – пусть один брат из вас содержится в доме, где вы под стражей, – а вы пойдите, отвезите хлеб» (там, 42:16 – 19).
Понятно: один не привезет домой достаточно хлеба. И все же…
Все здесь – словно игра в кошки-мышки. Та – чуть отпустит, и прыгает на мышку снова; растягивает удовольствие охоты. А здесь? Ясно, что Йосефу это чуждо. Он хочет посильнее напугать – и вдруг дать облегчение. Оно тоже вызывает шок. Для чего? Понятно с точки зрения правителя: внезапная милость его – прием известный, который называется «злой и добрый полицейский», на этот раз в одном лице; прием, который психологически ломает подозреваемого, невольно возбуждает благодарность к «доброму полицейскому» и желание открыть перед ним душу. А с точки зрения Йосефа? Он-то все знает, в чем перед ним им надо раскрываться и признаваться?
Йосеф – у него совсем иная цель. Не перед ним им надо раскрываться – а перед Всевышним, – и их надо к тому привести! И не случайно именно после этого облегчения, когда все, кроме Шимона, были освобождены, они вдруг – «И говорили они друг другу: точно мы виноваты из-за брата нашего; потому что мы видели страдание души его…» (там, 42:21)… А не после того, как почти все были задержаны, кроме одного, что должен идти домой, – хотя положение тогда, конечно, было куда хуже!
Все до сих пор весьма логично и объяснимо. Но вот главное, что мы хотели бы здесь попытаться объяснить: очень странно звучит на фоне всех грозных речей правителя: «Б-га я боюсь»… Где он, кто он и в какой стране, – чтобы делать такое заявление?
Обычный злой правитель, давая облегчение, сделал бы из этого повод собой полюбоваться, покрасоваться милосердием, великодушием, – для того он может все такое и устроить…
Но Йосеф – ему это абсолютно чуждо, и кроме самой лжи как таковой, он просто не желает приукрашивать себя так перед братьями, и признает перед ними вслух, что вся причина облегчения для них – не благородные его душевные качества, – а страх перед Б-гом! Боится и стыдится и перед Всевышними… И перед ними тоже – своего обмана; даже не как брат их, а оставаясь пока в ложном образе «жестокого правителя»!
Он ведет непростую и опасную игру. Цель – спасение и братьев, и отца; никак нельзя, чтоб раньше времени его узнали!
А здесь… Голос человека (взрослого) меняется со временем гораздо меньше, чем внешность. Но главное, что в тех словах его – прямой намек! Слова такие – сразу возвращают их в атмосферу родного дома, и если только братья его хоть чуть опознали его и подозревают, даже не делясь этим друг с другом, – услышав о его страхе перед Всевышним, вмиг уверенными будут: это он, Йосеф! Слова эти его – вызов прямой всей ситуации, в которой он и они, – и вызов всему замыслу его!
Ходит по лезвию ножа – и ему страшно, – это ясно. Но все же как случилось, что сказал – честно сказал, кого же он действительно боится?
Да и почему ему надо Всевышнего бояться? Ведь цель его – явно угодна Небесам!
Быть может, секрет раскроет нам обыкновенная, реально бывшая небольшая житейская драма, услышанная автором, со слов ее героини – обыкновенной еврейской женщины.
Ехала она откуда-то домой, вошла в автобус, и вдруг видит – в нем одни арабы; не углядела при посадке…
Несколько женщин – глядят на нее волком, и один мужчина. Невольно у нее сорвалось вслух: «Ой, я боюсь!»
Женщины молчат, а он – начинает издеваться: «Ах, да чего же ты боишься??», – и в этом роде. Она, понятно, на первой остановке вышла.
Йосеф – великий праведник и очень смел, но вместе стем – живой обычный человек, а не герой из сказки. Не «супермен», киногерой – не Джеймс Бонд и Штирлиц (легендарные бесстрашные шпионы). И Тора ведь – не боевик, она реальна – как «то, что было со мной сегодня утром»!
Йосефу страшно. Пусть цель его угодна Небесам, но роль его в том действе – полна лжи… А пользоваться всяким «инструментом зла» даже для самой благородной цели… Это – уже повод для страха перед Небесами величайшего, – и может он с вершины лжи спасительной (с точки зрения благородной его цели) сорваться на секунду в опаснейшую для той самой благородной цели «пропасть правды», – как было с той женщиной в автобусе: когда правда рвется из души наружу, и душевный порыв сказать правду преодолевает инстинкт самосохранения…
Быть может, именно так с Йосефом тогда было – слова правды сорвались невольно с языка о Том, Кого он действительно боится…
И для Йосефа это не впервой – говорил он уже о главном своем страхе перед Небесами в уши недостойные (жене Потифара, когда она его уговаривала на грех): «Как же сделаю я это великое зло и согрешу пред Б-гом?» (там, 39:9).
И таковы герои Торы; реальные – как мы, здесь и сейчас живущие. И это придает еще больший вес словам мудрецов: «Пусть всегда говорит каждый человек в Израиле: когда же дела мои станут подобными делам моих отцов – Авраама, Ицхака и Яакова?» (Тана де-вей Элияу Раба, 25). И ясно, что здесь можно присоединить к праотцам и Йосефа, который «праведник – основа мира». «Мои дела» – когда же станут подобными делам этих героев Торы – живых людей, как мы, – как ни велики они? Чтобы бояться Небес всегда, даже когда твои цели – самые возвышенные и благородные! Чтобы всегда бояться лжи как таковой, – и стараться использовать ее как можно меньше, – даже когда ее не избежать… Как боялся Яаков, отец Йосефа, – хотя делал все, что делал, в самый трудный миг – стоя перед отцом в ложном облике Эсава…
По приказу своей матери стоял – и абсолютно не сомневался, что так правильно и нужно…
