Инцидент в Бостоне напомнил мне о том, как я впервые почувствовал со стороны других людей глубокое презрение к себе, как к еврею, которое я до конца не осознавал
Когда Католическая мемориальная средняя школа, общеобразовательная школа всех мальчиков в районе Западного Роксбери в Бостоне, обыграла среднюю школу Северного Ньютона в баскетбол, толпа начала негодовать.
По мере того, как толпа распалялась, группа, состоявшая от 50 до 75 сторонников Католической мемориальной средней школы, начала что-то монотонно бормотать. «Вы убили Иисуса!» — вдруг завопил кто-то из победившей команды, и толпа подхватила этот вопль, повторяя его на все лады вновь и вновь, разнося по всему тренажёрному залу.
Студенты Ньютона замолчали, впали в состояние шока и очень расстроились.
Куратор команды из Ньютона Давид Флейшман прибыл приблизительно через 20 минут после начала оскорбительного скандирования, и к нему немедленно обратилась расстроенная и потрясённая мама одного из учеников: «Невозможно поверить в то, что в 2016 году может произойти такое», — сказала она, добавив в сердцах, что все случившееся — ужасно.
На следующий день сотрудники Католической мемориальной школы извинились перед командой Северного Ньютона, добавив, что сами «были удивлены и озадачены поведением группы фанатов, которые выкрикивали оскорбления во время игры с командой из школы Северного Ньютона».
Несмотря на сделанные извинения, многие евреи и в Ньютоне, и за его пределами, по-прежнему испытывали чувство боли.
Это клеветническое обвинение евреев за то, что они, якобы, убили Иисуса, антисемитизм проносит неустанно — сквозь тысячелетия.
Оболгание евреев с его заразными и ядовитыми ассоциациями, казалось бы, исходящими из другой, варварской и тёмной эпохи, не должно сегодня существовать.
Услышав об оскорбительном поведении команды-соперника в Ньютоне, я был потрясён, ибо, по моему мнению, это не что иное, как порочная антисемитская ненависть. Данный инцидент подтверждал мои основные предположения о том, что, хотя внешне меня и принимали с уважением люди моего круга, однако внутри них, как червь, засел потаенный глубокий гнев и презрение ко мне, как еврею; такое отношение я до конца не сразу осознал.
Когда я получал магистерскую степень за границей, мне был 21 год. Всего несколько дней я пробыл в стенах учебного заведения, но этого времени было достаточно, чтобы познакомиться с моими сокурсниками и сориентироваться в том, какие предметы мне следует выбрать.
«Это неправда!» — воскликнул я, и мой сокурсник посмотрел на меня с удивлением . Я попытался объяснить: верить в то, что евреи контролируют политику, — это клевета и наглая ложь. Это не что иное как фальсификация, которая разжигает антисемитские измышления о всемирном еврейском заговоре из поколения в поколение, однако, не имеет никаких веских оснований для подобного заявления. Но, чем больше я говорил, тем смешнее выглядели в их глазах мои аргументы. Ничто из моих доводов, о чем бы я ни говорил, не могло убедить их думать по-другому, и, наконец, я понял, что их презрение к «жидам» означало только то, что я лично также относился к тем, кого они не принимали.
На следующий день я рассказал некоторым из однокурсников о происшедшем. Они слегка поддержали меня и выразили чувство сопереживания со мной, но вряд ли кто-то из них испытал шок, который пережил я. Оказалось, что антиеврейские идеи, которые меня так обеспокоили, не были чем-то особенным. Я невольно стал задаваться вопросом: «Сколько людей вокруг меня выносили отрицательные суждения о евреях, в том числе и обо мне?»
Я не мог разделить свои сопереживания с кем-то из наших студентов и попытался разобраться с этим вопросом самостоятельно. Я знал, что изменения должны были произойти, — но какие?
Сначала я попросил о встрече с руководителем другого факультета нашего вуза. Я, как на духу, выложил ему все свои переживания и тревоги и попросил перевести меня на другой факультет. Это было вопреки установленным в вузе требованиям, но каким-то образом дело решилось, и он стал моим куратором на другом факультете. Там царила совершенно другая атмосфера, в которой не было вспышек ярости антисемитизма, — она осталась позади. С новыми ощущениями и со всей искренностью я погрузился в иную область обучения.
Позже я подробно описал жизнь моего нового окружения, — жизнь, которая кипела на территории университетского городка. Этот новый круг назывался Эш ѓа-Тора. Я никогда ранее не слышал об этой организации, но, чувствуя себя раздавленным и уязвленным отношением к другим евреям, я жаждал связи теми, кто испытывал нечто подобное. Люди, с которыми меня свела судьба, были фантастически яркими, живыми и интересными.
Вспоминаю, как я сидел за ужином в Шабат с десятками других молодых людей и делился своими впечатлениями о первом разговоре с ненавистниками евреев. Да, успокаивали они меня, им тоже пришлось столкнуться с антисемитизмом, но никто из них не позволил другим поколебать их уверенность в себе.
«Как вам это удалось?» — спросил я, объясняя, что был поражен до мозга костей, понимая, что некоторые люди могут не любить меня только потому, что я был евреем.
«Но зато здесь — мы все с тобой», — дружелюбно ответил мне кто-то. Я оглянулся по сторонам, и радостная улыбка осветила мое лицо. Антисемитизм никто не отменял, но, теперь я был уверен в том, что у меня есть тесная связь с другими евреями, и поэтому моё отношение к окружающим людям и обществу заметно изменилось. Несмотря на то, что в новом городе я по-прежнему испытывал шок, тревогу и волнение, отныне я не чувствовал себя одиноким.
