Предыдущая часть
ГЛАВА ТРЕТЬЯ. АКЕДАТ ИЦХАК – ВОПРОСЫ (с 3-го и далее)
И по контрасту с несовершенством служения Ноаха, – Авраам, рожденный в доме отца своего Тераха, наполненном идолами, начинает строить великое здание преемственности поколений, – от себя самого и далее, на развалинах, которые оставили после себя Хам и потомок его Нимрод… Исправляет, и исправляет, и исправляет – во всех десяти испытаниях!
Два потомка Ноаха, Нимрод – от Хама и Авраам – от Шема, ведут эпическую, титаническую борьбу друг с другом. Один из них встает против Всевышнего, как воплощение гордыни людской, символ которой – Вавилонская башня; а Авраам, второй, – восстает против идолов, являя миру крайнее смирение и любовь к Всевышнему. Но, когда надо, – в сочетании также с инициативой и даже дерзостью, как в молитве о Сдоме…
Десять испытаний Авраама – как гигантская лестница, где каждая ступень – это новый подъем от достигнутого на ступени предыдущей, и каждая вбирает в себя достижения всех предыдущих; а последнее, десятое – жертвоприношение Ицхака, – поднимает их обоих на ступень – ни с чем ни до, ни после того не сравнимую.
И если так – то в акедат Ицхак – десятом испытание Авраама, самом тяжком, которое – вершина его службы и служения человеческого вообще, – может ли быть, чтобы и в нем не проявилось, – и даже сильнее, чем в предыдущих, – то, чем он отличался он от Ноаха, молясь о грешном Сдоме? – «Бежал впереди колесницы», как мы сказали выше… Что же проявлялось – и как?
И вот мы, наперекор извечной привычности этой нашей темы, заставим себя посмотреть на нее взглядом – жадным до истины и свежим, способным найти в ней нечто вчера еще привычное, а сегодня непонятное и удивительное. Удивление – инструмент поиска истины, несомненно, важнейший. И начнем задавать вопросы, – если только мы любим Тору и она нам действительно небезразлична!
Следующие 4 вопроса, после первых, заданных во Введении, – к тому, что делает Авраам
Глубина замысла всего этого эпизода обнаруживается сразу. Непонятные детали его в целом и действий Авраама в частности – тянутся, как мы увидим далее, к недостаткам в служении Ноаха; и приходят как средство их исправления.
«Экзамен»: зачем и почему?
Вопрос 3. «На третий день возвел Авраам очи свои и увидел то место издалека» (Берешит, 22:4). Раши: увидел облако [как бы] «привязанное» к горе [знак Шехины – Б-жественного присутствия].
И сообщает мидраш (Берешит раба, 56, а также Мидраш Коэлет, 9), что Авраам тут же устраивает своего рода «экзамен» троим своим спутникам, Ицхаку и отрокам, спрашивая каждого, что он на месте том видит. И когда оказалось, что только Ицхак видит, подобно ему, облако, – говорит двум остальным: «Сидите здесь с ослом, а я и этот отрок [Ицхак] пойдем туда и поклонимся» (Берешит, 22:5).
Об этом «экзамене» не было повеления Всевышнего. По результатам его Ицхак был отделен от остальных отроков; но какая была в нем нужда и что он мог изменить, если по Высшей воле надлежало вознести в жертву именно Ицхака?
Впрочем, отправляясь после этого к месту исполнения заповеди, Авраам совершает еще одно загадочное, не заповеданное ему действие.
Дрова: зачем и почему?
Вопрос 4. «И взял Авраам дрова для всесожжения, и возложил на Ицхака, сына своего; и взял в руку огонь и нож; и пошли они вдвоем яхдав – вместе» (Берешит, 22:6).
Дрова… почему Авраам возложил их на Ицхака на заключительном этапе их трехдневного пути к месту исполнения воли Всевышнего? Разве используют жертву для какой-либо работы – даже в целях самого жертвоприношения? Ведь тень запрета меила – использования посвященного не по самому прямому назначению – нависает над этим… (подробнее об этом в нашем следующем вопросе). И вот, если уж надо идти без осла и слуг, Авраам мог нести дрова сам, а не нагружать их на сына – святую жертву! Притом, что дрова – груз тяжелый и грубый, способный причинить несущему даже рану…
И ясно ведь, что совершенно невозможно объяснить сделанное Авраамом ни тем, что ему было бы тяжело нести дрова, – ведь нашлись силы, когда нужно было, у Яакова, чтобы сдвинуть огромный камень с устья колодца, или у Аарона – совершить в один день нелегкий обряд «проведения» 22 тысячам левитов (см. Бемидбар, 8:11)… А Ривка вышла замуж за Ицхака в три года… К таким людям никак нельзя подходить с нашими повседневными мерками! И не зря, как видно, у важнейших комментаторов, начиная с Раши и далее, включаемых обычно в сборники Микраот гдолот, не найти об этом ни слова…
Тем более трудно понять также и сказанное в мидраше Ме-ам лоэз: возложил, чтобы молодой и сильный сын не шел слишком быстро, обгоняя старого отца… И также сказанное в Берешит Раба, Эц Йосеф, – как будет обсуждаться ниже, вопрос 16.
Невозможно объяснить и тем, что, как слышал автор этих строк от кого-то, «не по достоинству его, старца, было нести дрова рядом с молодым сыном»… Да разве подходящий это был момент заботиться о своем достоинстве? Когда словно небеса на него обрушились – так, несомненно, представлялось ему то,, что предстояло исполнить… Перед Кем заботиться о чести своей – перед Тем, Кто на него те небеса обрушил, – самим повелением об испытании? (Оставшиеся с ослом, понятно, не в счет). Царь Давид в тяжкий час, при бегстве от восставшего против него сына Авшалома, безропотно принимал все, что с ним происходит, – унижения, проклятия, камни и грязь, что бросал в него Шими бен Гера… Сказал лишь: «Это с Небес ему говорят: проклинай!», – и не позволил бывшим с ним верным людям расправиться с Шими (Шмуэль-2, гл. 16).
Так и Авраам, сказавший в свой час перед Всевышним: «Я – прах и пепел» (Берешит, 18:27). Слова эти выражали его постоянное чувство в служении Всевышнему, – и тем более в тяжкий час жертвоприношения Ицхака…
Предлагающие такие выше объяснения считают, как видно, что возложение дров – деталь не столь важная, техническая и ни на что не влияющая… но тогда зачем Тора о ней сообщает? Увы, они «принижают» ситуацию, не видят ее в должной мере священной и возвышенной, – уподобляясь поневоле тем двоим, которые не видели облако над горой и остались на месте…
Помимо дров, есть и еще что-то «лишнее». Зачем сказано: «И взял Авраам дрова… и возложил…» Ясно ведь – чтобы возложить, надо сначала взять! А после того еще – «взял в руку огонь и нож»… зачем? Ясно, что они взяли с собой все необходимое! Не упомянуты ведь, например, веревки для связывания жертвы, – хотя по связыванию – акеда – и получил название весь этот эпизод…
«Зачем возложил» – тем более, что есть проблема – меила…
Вопрос 5. И есть к тому же запрет меила – на использование посвященного в жертву. И он не снимается даже при использовании посвященного в целях самого жертвоприношения, как это мы увидим в приводимой ниже Гемаре.
Обсуждение вопроса в связи с запретом меила автору удалось найти у Бааль Шем Това (Кетер Шем Тов, ч. 2, 23а, Вайера, коммент. 16):
Непонятно: почему Ицхак спрашивает: «Вот огонь и дрова…»? Также неясен ответ: «Б-г узрит Себе агнца для всесожжения, сын мой» (Берешит, 22:8), – ведь должен был ответить просто: «Для всесожжения – сын мой!»
К неясности этого ответа мы вернемся ниже, в вопросах 9 и 10, – а пока сосредоточимся на вопросе о меила.
Как бы говорит [Ицхак]: «Вот огонь» – который ты несешь, и потому невозможно сказать, что ты сам будешь жертвой всесожжения. А «дрова» – я несу, [и если я – жертва всесожжения, то] жертва эта, – то есть я, – святая святых, для которой действует запрет меила при жизни! И потому абсолютно необходимо, чтобы был какой-то другой агнец для всесожжения.
И Бааль Шем Тов, а также и Мальбим (на Берешит, 22:7), приводят здесь ссылку на известное место в Гемаре (Псахим, 66а), где описано, каким образом евреи доставляли ножи для резки жертв в Храм в выпавший на субботу канун праздника Песах. (Нести сами не могли из-за субботнего запрета переносить вещи между владениями, а ножей, имеющихся в Храме, в такой день было недостаточно из-за массовых приношений всего народа). Ножи прятали в шерсти жертвенных животных или между рогами, – и, как сказал Илель там в Гемаре, не нарушали при этом запрет меила, так как он вступает в силу лишь после посвящения жертвы; а посвящение это откладывали до привода животного в Храм.
И Бааль Шем Тов продолжает:
И ответил ему Авраам: «Б-г узрит и т. д.», – то есть возможно, что правда на твоей стороне и «Б-г узрит и т. д.»; а если нет – то для всесожжения будет мой сын. [И это – как у Раши]. То есть «я не говорю сейчас, что мой сын – жертва», а говорю: «в жертву [будет назначен] мой сын», – когда придем на место.
Несколько иначе говорит Мальбим, который не ставит никого на первое место (Берешит, 22:7): «Пока неясно, кто будет агнцем, – это зависит от того, что увидит Б-г, – и Он выберет». Непонятно: как будто у Авраама есть надежда, что минует Ицхака участь жертвы, и он с Ицхаком этой надеждой делится!
Итак, со стороны запрета меила проблему можно обойти, – но в целом, судя по обсуждению Гемары в этом месте многими комментаторами, проблема использования жертвенного животного для работы совсем-совсем не проста! Ведь в конце концов, по Илелю, евреи могли бы, да простит меня читатель, чуть ли не верхом на жертвенном животном приезжать в Храм не в субботу, а субботу везти не одни только ножи… А мы видим, что проблема представлена в Гемаре с величайшей серьезностью, и все отмечают, что использование жертвенных животных здесь было оправдано лишь тем, что совершенно невозможно было исполнить заповедь пасхальной жертвы в субботу иным образом!
Ну, и зачем было Аврааму входить во все это? Из всего сказанного в Гемаре ясно, что евреи пользовались описанной «лазейкой по Илелю» – задержкой посвящения жертвы – только в самой крайней ситуации, и не превращали ее в широкие ворота. И совершенно невозможно, чтобы наш праотец Авраам вел себя иначе… Он, со своей тончайшей интуицией, позволявшей ему предвосхищать желания Всевышнего до того, как они были в явной форме сформулированы в заповедях Торы, – как запрет квасного в Песах… И даже от мудрецов – как эрув тавшилин (Йома, 28б)… Авраам несомненно ощутил бы близость, самый дух запрета меила в возложении дров на святую жертву – сына, и невзирая ни на какую тяжесть, нес бы их сам – как нес нож и огонь… И если уж возложил, – то ему нужна была на то гигантская причина! Лишь потому, что увидел в том совершенно особый смысл и неизбежность! Которую мы должны раскрыть…
И позволим себе предположить, на основе всего, что мы говорили в противопоставление двух праведников, Ноаха и Авраама, – что Ноах в такой ситуации точно не возлагал бы дрова на жертву…
И «экзамен», и дрова… Добавления все эти – зачем и почему?
Вопрос 6. Повеление, которое получил Авраам, – поистине грозное и непостижимое. Как кажется, в такой момент ему следовало бы еще в большей мере, чем всегда, показать смирение и полную покорность, делая все от начала до конца самым обычным образом, не привнося ничего от себя, по хорошо известным ему правилам жертвы всесожжения. Всякое добавление и изменение – поистине дело смелое до дерзости и ответственное. Не есть ли в том – страшно даже сказать – «прорыв ограды»?
И был ведь перед глазами Авраама пример простого непосредственного исполнения заповеди без всяких изменений – путь Ноаха, строившего ковчег перед потопом! А Авраам совершил уже два…
И спросим: каким же образом связаны эти добавления с обсуждавшимся выше общим коренным отличием путей служения двух праведников – Ноаха и Авраама?
И вот – увидим мы далее, что нет ничего случайного, ничего «просто так» ни в том, что делает этот отец наш и величайший праведник, – ни в том, чего он не делает…
Следующие 2 вопроса относятся к Ицхаку.
Вопрос 7. «И взял Авраам дрова для всесожжения и возложил на Ицхака, сына своего, и взял в руку огонь и нож; и пошли они вдвоем яхдав – вместе» (Берешит, 22:6). И пошли они – каждый со своей ношей, каждый с чем-то абсолютно необходимым для предстоящего, – и это определено тут же в стихе как «пошли вдвоем яхдав». И непонятно: если сказано «вдвоем», – хотя и так ясно, что их двое, – так зачем нужно яхдав? А если сказано яхдав, – зачем нужно «вдвоем», откуда третий? И эта избыточность, поскольку в Торе нет ничего лишнего, – явный намек на то, что если бы Авраам нес все один, а Ицхак ничего, – «вдвоем» это было бы, как же иначе; а вот яхдав – быть может, и не было бы!
И картина этого их шествия не очень похожа на обычную картину, когда приносящий несет все, а жертва-животное идет налегке, – и об этом мы еще будем немало говорить в дальнейшем.
Возложение дров непосредственно предшествует диалогу отца и сына – вопросу Ицхака: «где же агнец?» и ответу на него отца: «Б-г узрит…», – несомненно, очень важной точке повествования, – настолько, что Авраам даже дает в конце название всему тому месту словами «Б-г узрит». И могло ли быть, что такое необычное действие, как возложение дров, ничего не изменило в тот момент для Ицхака и для них обоих, и вообще в картине происходящего? Ицхак просто несет те дрова, потому что отец на их него возложил, – или, быть может, его роль, самый характер его участия в происходящем изменился радикально, и Ицхак это остро почувствовал? Как говорит об этом Бааль Шем Тов, см. выше вопрос 5, со слов: «А «дрова» – я несу и т. д.».
Вопрос 8. И вот – так же, как Аврааму, казалось бы, лучше было бы не возлагать на сына дрова, – не лучше ли было и Ицхаку не спрашивать? Молчать и смиренно идти до конца, даже без понимания… Ведь вся суть его – гвура – самоограничение, предельная сдержанность в словах и делах! Кстати, «в делах» – ничего не нести. И также молчать – храня простую веру во Всевышнего и своего отца, который Ему верно служит! Отца, который, как должен был думать Ицхак, «знает больше меня, понимает то, чего я не понимаю, и сделает все как надо и к лучшему», – подобно тому, как отец идет сейчас рядом с такой же полной верой во Всевышнего… Проявить в отношении отца эмунат хахамим – безграничную веру и полное доверие к нему как к учителю и мудрецу Торы, – закладывая таким образом основы этой веры в еврейском народе на будущее!
Примечание автора. Почему мы уделяем столь большое внимание такому, казалось бы, обыденному факту, что сын спросил, а отец ответил? Задумаемся об этом глубже. «Обыденный» – это для нас. А для них? Сделаем небольшое отступление – об атмосфере всей этой поездки, какой мы должны представлять ее себе на основании всего, что мы знаем о наших святых праотцах.
Мы привычно говорим о них «гиганты», – но едва ли в состоянии представить себе их величие, и насколько семья Авраама, в которой вырос Ицхак, – особенная, непохожая на всё нам знакомое в наших, да и в более ранних поколениях… Совершенно ясно, что не вели в ней пустых разговоров, – но только о делах святости и самое необходимое о будничном. Им, несомненно, было предельно ясно то, что писали и пишут мудрецы о благе молчания, и острые как бритва слова Хафец Хаима о губительной опасности и нежелательности даже с виду невинных пустых речей…
Есть люди, которые сыплют слова как песок; и есть такие, у которых слова как булыжники. А наши праотцы, вели ли они между собой «войны Торы» – обсуждение закона, или изъяснялись о взаимных чувствах, как в упомянутом диалоге, изобилующем обращениями «отец мой», «сын мой», – подобны они были тяжелым боевым кораблям – грозному оружию мировых войн, что обмениваются между собой снарядами весом в тонну… Так и праотцы – обменивались словами, весомыми и значимыми, грозными, разящими и строящими разом… Так выглядели их беседы в высших духовных мирах… Тем более – слово, доносимое до нас самой Торой, которая вся – имена Всевышнего… И тем более – в такой судьбоносный момент всей… нет, не еврейской, – мировой истории; и тут-то уж каждое слово праотцов – как атомная бомба… В силах ли мы вообразить настроение той трехдневной поездки у всех четверых ее участников? Много ли в ней было слов? Или – почти один тот коль дмама дака – «голос тонкой тишины», слышать который обучал пророка Элияу Всевышний (Млахим-1, 19:12)? И можно представить себе, какая царила меж ними атмосфера торжественного строгого молчания, ощущения чего-то совершенно необычного, непостижимого разумом, – что «излучал», безусловно, на спутников наш праотец Авраам всем существом своим, – единственный посвященный в тайну всего предприятия… Начавший с того, что дома еще колол дрова на глазах у всех троих остальных, – которых он сначала «взял», а потом уже «наколол дрова» (Берешит, 22:3), – в свете того, что говорит об этом Раши…
И вообще – в силах ли мы представить себе атмосферу в среде четверых участников путешествия – на каком уровне исполняли Ицхак и Ишмаэль заповедь страха перед отцом и почитания его, и трепет перед господином раба его Элиэзера…
И атмосфера эта сгущалась чрезвычайно по мере приближения к цели, – как пишет р. Шимшон Рафаэль Гирш (на стих 22:7, «И сказал Ицхак»): «До того не говорили между собой отец и сын… наверняка серьезность и молчаливость тех трех дней дали Ицхаку намек на истину». Конец примечания автора.
И в силах ли мы представить себе хоть чуть-чуть взаимные чувства тех двоих – отца и сына, увидевших «привязанное» к горе облако и отделившихся от остальных, не видевших… Двоих, исполнявших в тот час сказанное: «Служите Г-споду в страхе и радуйтесь в трепете» (Теилим, 2:11), – о служении их, объединенных радостью, о которой пишет Раши, объясняя первое «И пошли они вдвоем яхдав – вместе» (см. далее)…
И да поможет нам Всевышний уразуметь: что могло заставить Ицхака прервать молчание – тот «голос тонкой тишины» после первого «И пошли они вдвоем яхдав – вместе»? Хотя бы чуть-чуть себе представить, ощутить: легко ли было Ицхаку, при всем этом, в священном его трепете – раскрыть вдруг рот и спрашивать отца? Какая же необоримая причина могла его к тому подвигнуть?
Все в этом пункте сказанное относится лишь к атмосфере той поездке как к препятствию для Ицхака открыть рот. В дальнейшем мы продолжим обсуждение также в связи с содержанием того вопроса, который в конце концов задает Ицхак. И может ли быть, что причина этого вопроса – дрова? Конец примечания автора.
Следующие два вопроса – к ответу Авраама на вопрос сына: «Б-г узрит…»
Вопрос 9. Два слова эти вызывают огромное удивление – по одному и вместе.
Слово первое – «Б-г». Почему Авраам не отвечает прямо, а будто уходит от ответа, ссылаясь на Всевышнего? «Б-г узрит», – а почему не приносящий, не сам Авраам? Разве дело Всевышнего – искать и выбирать жертвенных животных? Это забота приносящего; он выбирает в своем стаде или покупает агнца, самого лучшего, и доставляет его на место!
И вообще, поскольку приношение совершается по прямому повелению Всевышнего, – ясно, казалось бы, что оба они, Отдавший повеление и получивший его, – должны точно знать все о жертве!
Вопрос 10. Но пусть даже Всевышний… Он, Отдавший повеление, должен знать точно и сейчас… так почему же «узрит» – в будущем времени, а не в настоящем? Почему не: «Б-г видит агнца» – сейчас, а не потом? Ицхак спрашивает о том, что видит здесь и сейчас – все остальное для приношения, – огонь, дрова и нож, – и ждет такой же конкретный ответ об агнце; он не спрашивает, что увидит Всевышний в будущих поколениях… И вдруг – Всевышний, который «узрит» – потом… Всезнающий и Отдавший повеление… чего-то ждет в этом «потом»? Чего же?
После того, что Он уже назначил Себе агнца раньше, изначально и совершенно однозначно: «Возьми сына своего… Ицхака»? И вот – Ицхак идет с Авраамом рядом, яхдав – единодушно… идет и никуда не денется!
И тем не менее! Нам предстоит увидеть, что ответ отца, Авраама – прямой и абсолютно точный, продиктован железной логикой, – и относящийся именно к данному моменту, и к нему – единственно возможный! А вот к будущим временам и поколениям… Раши видит возможность объяснить подобным образом только название, которое Авраам дает теми же словами месту испытания: «Б-г узрит», – после всего! Но не тогда, когда он отвечает на вопрос сына и все еще впереди… Ибо тогда – Всевышний действительно еще чего-то ждет… увидим в дальнейшем, чего.
Следующие наши вопросы 11 – 23 в продолжении – к объяснению ответа Авраама по основным у нас комментаторам – Раши и Берешит Раба.
