Когда Ѓаман пришел к Ахашверошу предупредить царя о непослушном еврейском народе, он сказал: «во всех областях царства твоего есть один народ, рассеянный среди народов…».(Мегилат Эстер, 3:8)
Зачем он добавил слово «один»? Ведь любой народ в единственном числе – он – «один народ», зачем же говорить это слово?
Объясняет мидраш.
Ѓаман и Ахашверош сломали головы, пытаясь раскрыть секрет особенности, своеобразия еврейского народа. Народ этот разбросан по всем уголкам света, рассеян среди других народов – во всех ста двадцати семи провинциях царя Ахашвероша – и все же, когда случается что-то с одним евреем, его соплеменники с другого конца света спешат к нему на помощь.
Когда, перед первой мировой войной, в Дамаске началась история кровавого навета, из-за которой один еврей оказался в тюрьме, обратились евреи к Моше Монтефиори, выдающемуся британскому деятелю, с просьбой помочь в выкупе узника.
Король Сирии встретился с ним и спросил его: «Господин барон! Объясните мне, пожалуйста. Вы из Англии. Какое Вам дело до какого-то еврея в тюрьме, в Дамаске? Вы англичанин, Вы не сириец. Зачем они Вам?»
Да, еврейский народ – особенный народ: что же нас объединяет?
Пока Ѓаман не раскрыл этот секрет: народ рассеян и разбросан по всей земле, но объединяет нас всех Он, «Один».
От Оду и до Куша все евреи повторяют одни и те же слова:
«Шма Исраэль Адонай Элоѓэйну Адонай эхад».
Слушай, Израиль: Господь – Б-г наш, Господь один!
Один, Который всех объединяет.
Не раз уже я рассказывал эту историю, которая приключилась со мной в годы Второй Мировой Войны, когда мы были беженцами и оказались в эвакуации. Война окружала нас со всех сторон, и у всех была одна мечта — попасть на поезд, который увезет нас вглубь страны, но поезда тогда ходили редко.
Однажды я оказался на железнодорожной станции в Бухаре, без билета для посадки и продолжения поездки. Понятное дело, что во всей округе у меня не было ни единого родственника или друга, кто мог бы мне помочь. Солнце клонилось к закату, и я был уверен: если меня обнаружат на станции ночью, то сразу заберут в тюрьму, а оттуда только одна дорога – в «Будущий Мир».
Потерянный, я стоял на перроне и не знал, что же мне делать дальше. Неожиданно, я заметил пожилого человека, сидевшего неподалеку и занятого чисткой ботинок.
«Быть может, он еврей», — робко подумал я.
Если я просто спрошу у него, еврей ли он, и ошибусь – горе мне!
Я беспомощно стоял неподалеку от чистильщика обуви, колени мои подрагивали, и я лихорадочно пытался придумать, что же делать в этой безнадежной ситуации.
Вдруг у меня родилась спасительная идея. Я подошел к старику и с волнением произнес: «Шма Исраэль Адонай Элоѓэйну Адонай эхад».
Чистильщик обуви, продолжая полировать ботинки, поднял глаза и сказал: «Барух Шем квод малхуто ле-олам ва-эд».
Бухарский еврей!
Слава Б-гу!
Я прятался у него дома одиннадцать дней! Он не знал моего языка, ибо я родом из Польши, и говорил со мной на бухарском – языке, которого не понимал я. Мы объяснялись жестами.
И таким образом я был спасен.
Однажды я подумал о чем-то, что заставило меня едва ли не расплакаться. Я почувствовал на глазах горячие слезы:
Если бы, не дай Б-г, я был не евреем и сказал бы ему что-то по-польски, это не спасло бы меня и не помогло ничем.
Он бы от меня отвернулся или послал…
Господин вселенной! Какая связь есть между мной и этим бухарским евреем? Языка моего он не понимает, родителей моих не знает и, наверное, в жизни не видел польского еврея. Но. Но! Оба мы говорим одни и те же строки, Шма Исраэль.
И слезы потеклись по моим щекам с новой силой.
Вот что такое еврей!
Там, на железнодорожной станции, я понял, о чем говорил злодей-Ѓаман, в чем была его проблема: «есть один народ, рассеянный среди народов». Да, с одной стороны, евреи рассеянны по всем уголкам империи Ахашвероша, а, с другой, – дышат одним воздухом.
Этот воздух – Тора!
