«И услышал Моше, и упал на лицо свое» (Корах, 16:4).

В зеленом сердце леса, на солнечной поляне, окруженной вековыми дубами, лежал могучий лев – царь зверей. Его золотистая грива сверкала в лучах полуденного солнца, но глаза были тусклыми от голода. Живот его урчал, словно далекий гром, напоминая о данной при коронации клятве – не проливать кровь невинных. Благородство обернулось тяжким бременем, ведь все звери вели себя безупречно, а голод терзал все сильнее.

Отчаяние уже готово было поглотить царственного зверя, когда в его голове родилась гениальная задумка. Затаившись в густых зарослях папоротника, лев стал ждать, вглядываясь в лесную тропу острым взором хищника.

Вскоре показался могучий бык, гордо неся свои рога. Лев выпрыгнул навстречу, напустив на себя озабоченный вид. «Друг мой, – промолвил он вкрадчиво, – мне нужен твой совет. Несколько дней я не вкушал пищи и беспокоюсь – не появился ли у меня неприятный запах изо рта? Прошу, будь честен со мной.»

Бык, хоть и дрожал от страха, не посмел отказать царю зверей. Он нерешительно кивнул и, преодолевая внутреннее сопротивление, приблизился к пасти льва. Собравшись с духом, бык глубоко вдохнул, невольно морщась от резкого запаха. Решив всё же ответить правдиво, он произнес: «Ваше Величество, – начал он, запинаясь, – простите мою дерзость, но запах действительно… не самый приятный.»

Лицо льва исказилось от ярости, глаза вспыхнули огнем гнева. «Предатель! – взревел он. – Как смеешь ты оскорблять своего царя?! За это ты заплатишь жизнью!» В мгновение ока от быка остались лишь кости, белеющие на зеленой траве.

Когда голод вновь настиг льва, он опять укрылся в засаде. На этот раз мимо грациозно прошествовала зебра, ее полосатая шкура переливалась в солнечных бликах. «Скажи мне, прекрасная зебра, – обратился к ней лев медовым голосом, – не ощущаешь ли ты неприятного запаха от моего дыхания?»

Зебра, наслышанная о судьбе быка, решила проявить мудрость: «О, великий царь! Ваше дыхание подобно аромату весенних цветов, оно сладко как нектар!»

Глаза льва вновь вспыхнули яростью: «Лживая тварь! Ты осмелилась обмануть меня?!» И в мгновение ока зебра стала его обедом.

Теперь лев, окрылённый успехом своей хитрости, утвердился в гениальности своего коварного плана. Голод больше не казался непреодолимым препятствием, а клятва – неразрешимой дилеммой. В его янтарных глазах загорелся опасный огонёк предвкушения новой охоты.

Когда голод вновь дал о себе знать, он притаился в ожидании новой жертвы.

Вскоре на тропинке показалась рыжая лисица, ее пушистый хвост мягко колыхался при каждом шаге. «О, мудрейшая из зверей! – воскликнул лев с притворной радостью. – Мне нужен твой совет. Скажи, какой запах исходит от моего дыхания?»

Лисица, зная о печальной участи быка и зебры, поняла, что любой ответ приведет к гибели. Она осторожно приблизилась к пасти льва, делая вид, что принюхивается, а затем произнесла с хитрой улыбкой: «Ваше Величество, я бы с радостью ответила на Ваш вопрос, но, увы, вчерашний ливень сыграл со мной злую шутку. Я простудилась, и мой нос совершенно не чувствует запахов.»

Лев застыл в изумлении, пораженный находчивостью лисицы. А она, воспользовавшись моментом, ловко ускользнула в чащу, оставив царя зверей наедине с его голодом и совестью.

Так хитрость и мудрость лисицы победили силу и коварство льва, напомнив, что истинное величие заключается не во власти, а в способности найти выход даже из самой сложной ситуации.

В самом эпицентре бури, разразившейся вокруг Кораха, был один человек, чье молчание говорило громче любых слов. Этим человеком был Аарон — тот самый, на чью должность так яростно претендовал Корах.

Когда вокруг кипели страсти и звучали обвинения, Аарон хранил безмолвие. Ни слова протеста, ни тени возмущения не сорвалось с его уст. Его тихая стойкость стала живым уроком мудрости и самообладания.

В этом молчании Аарона кроется глубокий урок для каждого из нас. Когда пламя конфликта разгорается, а мы бессильны его потушить, порой лучшее решение — отойти в сторону. В такие моменты мудрец уподобляется той находчивой лисе из притчи — он «простужен» для ненужных споров и не спешит «совать свой нос» в пылающий конфликт.

Как метко заметил рав Авраам Хисдай: «В том, чего я не говорил, – замечал рав Авраам Хисдай, – я никогда не раскаивался»