«Освяти мне каждого первенца, отверзающего чрево, среди сынов Израиля, человека и скота – Мой он»
Шмот (13:2)
Рассказывал рав Меир Грозман. Из года в год я провожу курс по иудаизму в одной из военных академий Израиля. Он не направлен на то, чтобы люди возвратились к вере, но лишь на расширение познаний и еврейское образование.
Как-то в один зимний день в аудитории передо мной сидело более ста старших офицеров и слушали выступление, касающееся сути пророчества, особенно еврейских пророков. В этот момент подняли руку, и один из слушателей захотел узнать о том, существуют ли в наши дни такие высокие люди, которые могли бы послужить альтернативой пророкам Танаха. Вопрос был подобен сети, в которую попали мои ноги. Я отошел от темы лекции и начал описывать величие тридцати шести праведников, живущих в каждом поколении, величие мудрецов Торы и учителей законов, святость глав хасидизма и чудеса знатоков Каббалы. Я не упоминал имена конкретных людей и тем более не указывал на праведников нашего времени.
В какой-то момент мне показалось, что ответ удовлетворил спросившего, и что можно вернуться к теме. Однако, нет – тут же снова подняли руку. Подполковник по фамилии Самуэль встал, попросил разрешить ему высказаться и произнес: «Лектор говорил о хасидизме и его представителях с теоретической точки зрения, как исследователь, смотрящий со стороны, обозреватель исторических явлений. А я хочу рассказать вам, что было со мной лично. Я родился в Бухаресте, мои родители были далеки от религиозной жизни и соблюдения заповедей. Годы коммунизма сделали свое дело, и отчужденность моих родителей от иудаизма вполне соответствовала общей атмосфере в столице Румынии. Первые три года жизни прошли для меня так, как они проходят для любого здорового и полноценного ребенка. Но потом со мной стало происходить такое, о чем никогда никто не слыхал: я стал падать в обморок и терять сознание от любого шума, доходившего до моих ушей. Было достаточно того, чтобы разбился стакан, и я уже падал в обморок.
Мои родители боялись за меня и начали посещать врачей. Те же со своей стороны провели мне всю возможную диагностику, буквально проникли мне в уши, внедрились в нервную систему и мозг.
Ничто в моем теле не избежало их проверки, но результат был нулевой. Загадка оставалась загадкой, тайна не раскрылась.
Мои родители получили особое разрешение от властей поехать в Вену и даже добрались до западного Берлина, чтобы отыскать исцеление для моего недуга.
Как и следовало ожидать, в этих городах тоже не нашлось лекарства от моей болезни. Врачи сдались. Не забуду, как мать рассказывала о своем отчаянии и депрессии, овладевшей ею, когда мы вернулись в Бухарест после того, как эти врачи сообщили ей, что сделать больше ничего не могут…
Однажды, когда мать рассказывала о своем несчастье одной из подруг, та спросила: «А у праведника вы были?» Моя мать, никогда не бывавшая у праведников, для которой и слово-то это было всего лишь архаизмом, посмотрела на нее с выражением полного недоумения. Но тем не менее она начала интересоваться, что это за праведник, где он живет, и главное – может ли он излечить мою болезнь.
Подруга много хвалила одного праведника и даже рассказала о нескольких случаях личного характера, как он спас ее семью.
Чего не сделает мать ради больного ребенка? Поверила она или нет, но когда ищут спасения, готовы ухватиться за последнюю соломинку. Так думала моя мать и решила пойти вместе со мной к праведнику. Когда мы пришли к его дому, был довольно поздний час. Его помощник провел нас в комнату, и мама стала рассказывать о наших бедах.
Помню, как, будучи ребенком примерно четырех лет, я стоял и думал об этом праведнике. Весь его образ сиял чистотой и утонченностью, глаза были добрыми, мягкими, полными милосердия. На его лице отражалась та сосредоточенность, с которой он так ответственно и серьезно подходил к делу. «Так выглядит ангел», – подумал я. Он много спрашивал о моей болезни и ее последствиях, о врачах, лечивших меня, и медицинских центрах, где я побывал. Получив полную картину о моем состоянии, он подумал секунду и спросил мою мать, исполнила ли она со мной, как с первенцем, заповедь выкупа. Мама удивилась и спросила, что это значит. Она никогда не слышала о таком ритуале. Праведник терпеливо объяснил ей, как проводится эта процедура и ее смысл, и посоветовал ей подождать в коридоре до наступления сумерек. Когда придут молиться Минху и Аравит, – сказал он, – пригласим десять евреев и коэна и выполним заповедь. Помню, как по завершении «ритуала», праведник протянул мне руку и пожелал, чтобы в заслугу заповеди я исцелился от всех болезней, и добавил ключевое слово «тотчас».
С этого момента прекратились обмороки, и я стал обычным ребенком, здоровым и полноценным. Затычки были убраны из моих ушей, окна в доме вновь открылись, и шум, доносившийся до меня, больше мне не вредил».
Присутствующие в зале слушали этот рассказ с большим вниманием. Я увидел, что его слова произвели на слушателей впечатление. Со всех сторон раздавался долгожданный вопрос: «Кем же был тот праведник?» Самуэль не замедлил с ответом: «Это был адмор (хасидский духовный лидер) из Бауса, ныне живущий на Сдерот Ротшильд, 112 в Тель-Авиве». И добавил: «Вот уже много лет я и моя семья идем накануне Рош а-Шана в дом адмора, чтобы получить благословение на Новый год».
С того времени Самуэль успел уйти из армии и открыл магазин автомобильных запчастей на юге Тель-Авива. Больше я не встречал его. Когда хоронили этого адмора, благословенна его память, я видел, как Самуэль стоял у ворот в Нахалат Ицхак, и глаза его были полны слез.
