Во время Холокоста монахини прятали еврейских детей, а потом иногда не хотели их отпускать.
В 1939 году, когда началась Вторая мировая война, Йеошуа Миланский,1 успешный оптовый торговец в Вильно, был единственным родителем для своих троих маленьких дочерей. Незадолго до этого его жена скончалась от болезни, и он растил своих девочек, Йетту, Ширу и Рахель, совсем один, как умел. Рахель была самой младшей, еще совсем малышкой, и занимала особое место в сердце отца, да и названа она была в честь своей удивительной бабушки, любимой мамы Йеошуа.
В начале войны оккупировав Польшу, нацисты двинулись в Литву и вторглись в великий город Вильно – этот «Литовский Иерусалим», который на протяжении веков был центром еврейского образования.
В июне 1941 года всех евреев насильно переселили в гетто, поэтому Йеошуа с дочками приходилось делать все возможное и невозможное, чтобы выжить.
Вскоре стало понятно, что нацисты собирались ликвидировать виленское гетто, и, к счастью, Йеошуа удалось найти праведных неевреев – ими оказались его бывшие деловые партнеры, – которые согласились спрятать его и двух старших его девочек. Этим людям вовсе не хотелось все потерять, спасая еврейскую семью, и все же они решили помочь Миланскому, чтобы отблагодарить его за все то продолжительное время, когда он помогал им в бизнесе.
В трудные годы между первой и второй мировыми войнами он не хотел «играть жестко», лишь бы увеличить прибыль, пусть и за счет отчаявшихся продавцов. Вместо этого он использовал такие случаи как возможность совершить Кидуш Ашем, при этом не подозревая, что таким образом «инвестирует» в выживание своей семьи.
При том, что его ситуация с двумя старшими дочками теперь, когда он заручился помощью надежных людей, казалась терпимой, забота о малышке Рахели из-за ее нежного возраста разрывала отцу сердце. А поскольку альтернативой для нее была почти неминуемая смерть, это заставило Йеошуа Миланского пойти на единственный шаг, хоть более или менее обнадеживающий, что ребенок выживет физически – то есть, последовав примеру ряда знакомых, передать девочку в католический монастырский приют, где о ней будут заботиться монахини.
В приюте, уже укрывавшем других еврейских детей, его заверили, что будут присматривать за малышкой, а после войны помогут ей воссоединиться с родной семьей. Он обнял и горячо поцеловал дочурку, а потом с тяжелым сердцем наблюдал, как ее новая «семья» забирает его девочку в новый для нее дом…
Во время войны Йеошуа неустанно заботился о Йетте и Шире, тем более когда в невообразимых ситуациях они тайно переходили из дома в дом. Только чудом им удалось выжить.
Малышка Рахель никогда не покидала отцовское сердце, и он не упускал возможности передать для нее сообщение, даже если это означало иметь дело с торговцами на черном рынке и другими еще менее достойными людьми, которым удалось не просто выжить, но буквально процветать во время Холокоста.
И вот наконец-то к маю 1945 года евреи были освобождены, и Йеошуа, не теряя времени, поспешил со своими старшими девочками в Вильно, чтобы наконец увидеть и вернуть в родную семью свою малышку Рахель. На тот момент в городе вместе с немногими другими, оставшимися в живых, была и его двоюродная сестра по имени Хава Лея, часто бывавшая до войны в доме Миланских и очень любимая ими.
Первым делом Йеошуа бросился в приют и с нетерпением нажал кнопку звонка. Монахиня открыла ему, и он сказал ей:
— Я — Йеошуа Миланский. Перед войной я доверил вам мою маленькую дочь Рахель. А теперь хочу, чтобы вы скорей отвели меня к ней, чтобы я мог обнять ее и привести домой к старшим сестрам.
Монахиня заметно побледнела и недоверчиво посмотрела на него. Она знала, что 95 процентов из 200 тысяч евреев Литвы были истреблены нацистами. Но вот перед ней стоял один из виленских евреев и требовал назад свою дочь.
Во многих монастырях существовали «протоколы» для подобных ситуаций. Вместо того, чтобы «рисковать душой», уже «обетованной» католической церкви, монахиня сказала отцу, что, к сожалению, его девочки больше нет: она была обнаружена нацистами и убита.
Йеошуа не хотел верить своим ушам. Его драгоценное сокровище, его малышка…
— Вы уверены?! — спросил он. – Может быть, стоит еще уточнить?
— Ошибка исключена. Мне очень жаль, — ответила монахиня, склонив голову.
Но Миланский не был готов сдаться и отправился к Хаве Лее, чтобы вместе с ней попробовать найти Рахель. В течение следующих нескольких недель они несколько раз возвращались в приют, чтобы обыскать все комнаты здания, но девочки нигде не было.
В какой-то момент, находясь в крайне подавленном состоянии, Йеошуа уже решил смириться с реальностью и вместе со своими старшими девочками отправиться в Подмандатную Палестину, чтобы постараться там стать частью мечты под названием «Израиль».
Свою последнюю ночь в Вильно он мучился беспокойным сном.
Впервые за долгое время во сне ему явилась мама и сказала лишь два коротких предложения на идиш: «Рахель из нох дортн. Фор ништ!» — «Рахель все еще там! Не уезжай!»
Миланский вздрогнул всем телом и проснулся. Он не мог поверить в то, что произошло. Его дорогая мать, в память о которой Рахель получила свое имя, явилась ему во сне, чтобы сказать: малышка жива и находится в приюте. Может ли это быть правдой? Или таким образом подсознание мучает его ложной надеждой?..
В то утро он поделился своим сном с Хавой Леей, и та предложила: вместо того, чтобы в очередной раз отправляться в приют одним, надо попросить пойти с ними полицейского. Однако в действительности все получилось еще лучше, чем они предполагали.
Депутаты сейма (высшего законодательного органа Литвы) в тот период были готовы выйти за рамки служебного долга, когда речь шла о помощи каждому, кто пережил зверства нацистов. Поэтому при обращении Йеошуа и его двоюродной сестры они легко согласились отправить с ними одного из своих людей. Так что, когда взволнованный Йеошуа вновь позвонил в дверь приюта, с ним были уже двое спутников, причем мужчина производил впечатление сановника, которому явно не стоит морочить голову.
Монахиня, открывшая дверь, была потрясена, снова увидев Йеошуа и Хаву Лею — разве они не должны быть уже на пути в Палестину? Вид депутата в этой компании заставил ее заметно нервничать. И все-таки она попыталась стоять на своем:
— Я же сказала, что ваша дочь мертва! Она не здесь! – сорвалось с языка монахини. Правда, на этот раз в ее голосе уже не было прежней уверенности.
Но еще до того, как слова слетели с ее губ, глаза Хавы Леи уже были прикованы к пальто маленьких обитательниц приюта, висевших в раздевалке в пределах видимости тех, кто стоял у входа. Раньше, когда они приходили сюда, никаких пальто не было. Очевидно, теперь, по мнению монахинь, можно было безопасно их вернуть на обычное место.
— Думаю, это пальто Рахели! — крикнула Хава Лея и устремилась в раздевалку. Все последовали за ней.
— Откуда вы можете это знать? — растерялась монахиня.
— Вот хотя бы из-за этого! — торжествующе сказала Хава Лея, приподняв воротник пальто и указав на две буквы на иврите, пришитые на его скрытой стороне.
Там были две едва различимые буквы, «рейш» и «мем», ивритские инициалы Рахели Миланской. Хава Лея, талантливая швея, сшила на вырост пальто в подарок малышке и вшила эти буквы под воротник.
Ободренный такой находкой, Йеошуа — вместе с Хавой Леей и депутатом сейма, — игнорируя испуг монахинь, стали тщательно обыскивать комнату за комнатой, а также те места, в которых еще не удалось побывать во время прошлых визитов.
Их настойчивость и вера оправдали себя, и они отыскали Рахель. Конечно, она не могла помнить отца, а он к тому же заметно постарел за годы войны, скитаний и разлуки. Но, видимо, почувствовав в нем родную душу, девочка поверила любви, горящей в его глазах. Они крепко обнялись, и мужчина произнес заветные слова, которые множество раз мысленно повторял все эти годы:
— Пора идти, моя дорогая девочка. Наша семья теперь снова вместе.
Потом они все-таки отправились в Палестину, вместе с Хавой Леей. А когда была провозглашена независимость Государства Израиль, Миланский женился на своей кузине, и у них родилась четвертая дочь, Фейга. Хава Лея относилась к дочкам Йеошуа, как к своим собственным, и они создали в Израиле настоящую еврейскую семью.
Рахель выросла и вышла замуж за хорошего еврейского парня. С мужем они добрались до Соединенных Штатов, где Рахель живет по сей день в окружении своих детей, внуков, правнуков и праправнуков.
Надо сказать, в течение десятилетий то пальто Рахели с опознавательными инициалами не висело в шкафу как семейный раритет — его носили девочки двух поколений, пока оно совсем не износилось. А фотография бабушки, в честь которой была названа Рахель, по сей день стоит на самом видном месте в ее доме, в гостиной, где по праздникам любит собираться вся семья. И с обратной стороны этого фото рукой бабушки Рахели написано: «Цу дармонен аз де гантце лебен из а холим» – «Чтобы напомнить нам, что вся жизнь – мечта».
Сноски
- Фамилия изменена по просьбе семьи. Я услышал эту историю непосредственно от сына Рахели, моего хорошего друга.
