Большинство жителей Люблина крепко спали, но почтенный раввин почти не замечал время. Рав Шломо Лурия сидел в одной из синагог, погруженный в изучение Торы, его взгляд редко отрывался от лежащей перед ним книги.
Абсолютную тишину последних нескольких часов вдруг нарушил слабый шум. Раввин перестал учиться и прислушался, пытаясь установить его источник. Несмотря на то, что звук был еле слышен, он быстро понял, что место его происхождения находится на нижнем этаже, и там кто-то учит Торе. Эта мысль заставила рабби Шломо выпрямиться.
Под синагогой находился небольшой магазин, где реб Авраам Каши продавал горожанам овощи и гречку (из-за гречневой каши он и получил свое прозвище). Реб Авраам был добрым евреем, но совсем простым и практически неграмотным. Что уж там, он был едва способен выучить молитвы и читать Теилим.
Рабби Шломо поднялся из-за стола, подошел к открытому окну и действительно смог различить голос реб Авраама, который с такой поразительной ясностью объяснял текст, что талмудические сложности раскрывались почти без усилий.
В течение нескольких минут потрясенный рабби Шломо оставался у окна, наслаждаясь тем фактом, что в Люблине под синагогой скрывается неизвестный кому-либо редкий гений.
Вскоре после утренней молитвы рабби Шломо попросил реб Авраама подойти к нему.
«Я позвал вас сюда из-за некоторых трудностей, возникших у меня во время учебы. Мне не удалось самому найти ответ, поэтому я надеюсь, что вы мне поможете».
«Это шутка? — нахмурился реб Авраам. — Бесполезно ждать такие ответы от простого человека, такого, как я».
Рабби Шломо попытался убедить его сбросить маску невежества, но реб Авраам настойчиво стоял на своем, отвергая сделанное ему предложение как немыслимое и даже смехотворное.
Однако рабби Шломо не отступал. Он продолжал убеждать реб Авраама, пока тот не опустил голову и не согласился взглянуть на то место, о котором говорил ему раввин.
Рабби Шломо придвинул к нему Гемару. Неохотно просматривая текст, реб Авраам поднял голову и предложил новое объяснение. Раввин тотчас ему возразил, и оба некоторое время со всей пылкостью обсуждали, детально проясняя, уточняя и выделяя спорные моменты, пока не пришли к выводу, удовлетворяющему их обоих.
Несмотря на то, что после обмена мнениями рабби Шломо весь сиял, он все никак не мог успокоиться из-за тайны реб Авраама. Все же секрет того уже не был только его секрет, однако продавец гречки умолял рабби Шломо не раскрывать его тайну, на что раввин нехотя согласился, хотя сердце его болело при виде того, как такой редкий по глубине понимания ученый тратит свои дни, продавая овощи и крупу.
И все же, верный своему слову, он хранил этот секрет в последующие годы. Время от времени они уединялись поздно вечером, чтобы вместе учиться, но за рамки этого их отношения никогда не выходили.
Незадолго до своей смерти рабби Шломо написал о своей воле, кого он видит своим преемником, и, когда пришло время, старейшины Люблина открыли его завещание и обнаружили в нем то, что всех их откровенно потрясло: там было написано имя… реб Авраама Каши, торговца гречкой с первого этажа!
И все же, несмотря на крайнюю растерянность, старейшины подошли к реб Аврааму. Ведь их мудрый раввин не мог настолько ошибаться! Надеясь, что наследник покойного рабби внесет в дело определенную ясность, они сообщили ему о назначении, однако тот просто лишь пожал плечами, подтвердив, что подобное действительно абсолютно невозможно для такого простого еврея, как он.
Несмотря на это, евреи Люблина полагали, что забота рабби Шломо о будущем их города имела для него огромное значение, и потому, вопреки своему недоумению, старейшины продолжали оказывать давление на реб Авраама до тех пор, пока, к их огромному облегчению, он не согласился занять должность главного раввина Люблина. Однако, правда, он тут же оговорил свои условия.
«Мое соглашение основано на трех условиях, — пояснил он. — Во-первых, моя зарплата не будет поступать из фондов общины, поскольку я намерен поддерживать себя сам.
Во-вторых, вместо того, чтобы сидеть вместе со всеми известными людьми в передней части синагоги, я останусь на своем прежнем место среди простого люда в задней части.
И в-третьих, вы можете называть меня морейну (“наш учитель”), однако я не соглашусь, чтобы ко мне обращались с особым почетом, называя морэ морейну (“учитель нашего учителя”)».
Не видя другого выхода, старейшины приняли условия реб Авраама.
Со временем его мудрость и эрудиция стали для всех очевидны, и все члены общины нашли способы выражать уважение к своему лидеру, одновременно соблюдая три его условия.
Каждое утро реб Авраам открывал свой магазин, а прихожане синагоги немедленно скупили все его продукты, чтобы освободить остаток дня раввина для куда более важных дел.
Вместо того, чтобы, как водится, предпочитать места в передней части синагоги, остальные раввины Люблина и лидеры-миряне стали садиться поближе к реб Аврааму.
И даже широко распространённое уважительное обращение, на которое он согласился, стало уникальным, поскольку все остальные раввины стали называть себя и друг друга просто «хавер» («сверстниками»).
Реб Авраам Каши так за всю жизнь и не привык к оказываемой ему чести и вел себя так же скромно, как и до вступления в должность главного раввина города.
Перед смертью он попросил похоронить его ближе к краю кладбища, чтобы оказаться рядом с отцом, простым и необразованным человеком. Он также попросил не возводить на его могиле большой памятник. И после смерти, как и в жизни, его указания были выполнены с большим уважением самым должным образом.
Адаптировано из Шем а-Гдолим, 1:76, а также из Сихат а-шавуа # 1444.
