«Если же отвратится сердце твое, и не будешь слушать, и заблудишь, и станешь поклоняться иным богам и будешь служить им» (30:14).
Рав Ицхак Каро (дядя рава Йосефа) комментировал этот стих, как “преступление, влекущее преступление” (Авот, 4:2) – раз засомневавшись, уже не станешь слушать слова Торы, и дашь дурному началу возможность тебя столкнуть. А оно несомненно столкнет.
Расскажу такую историю.
Накануне второй мировой войны между Германией и Польшей были очень напряженные отношения. Германия требовала отдать ей Гданьск, который находился в глубине польской территории, окруженный с трех сторон. Польша отказывалась, Англия и Франция ее поддерживали. Германия выставила ультиматум. Никто не знал, что произойдет дальше. Гитлер по своему обыкновению обвинял евреев в разжигании войны и в подстрекательстве поляков, которые и без того не очень-то любили евреев. В общем, в один из дней ко мне подошел глава ешивы, рав Авраам Яфен, и сказал: «Кончился хлеб, а если нет муки – нет Торы. Еврейская пекарня пообещала снабдить ешиву хлебом, но я не могу послать студентов принести его, потому что поляки в данной ситуации способны прикончить любого еврея, появившегося на улице. Ты же – низкого роста и можешь притвориться подростком, тогда они не станут тебя трогать. Ступай в еврейскую пекарню и попроси, чтобы они набили твою сумку хлебом, как было обещано».
Я вышел на улицу, где напряжение прямо висело в воздухе. Спросил одного поляка, в чем дело, и тот ответил, что на центральной площади люди готовятся слушать радиотрансляцию речи польского президента, в которой он должен дать ответ на ультиматум, выдвинутый Гитлером. Через пять минут трансляция начнется, и все ждут, примет ли президент этот ультиматум, и опасность войны пройдет, или же он откажется исполнять требование вернуть Гданьск. Все спешили на площадь, и я затесался между ними. Из громкоговорителя раздался голос президента: «Дорогие граждане! Немецкий канцлер требует передать ему Гданьск, в противном случае он угрожает развязать войну. Я знаю, что значит война, и какую цену нам придется заплатить. Если бы я был уверен, что он желает только Гданьск, я бы его передал. В нашем владении множество портовых городов. Но я знаю, что он ненасытен. Он желает заполучить Варшаву, а Гданьск – это только начало. Он еще выдумает способ. Так зачем мы будем отступать и отступать, чтобы затем сражаться у стен столицы – мы будем сражаться уже сейчас!»
Это была речь, с которой началась война. Пекарня была закрыта, хозяева пошли слушать эту важнейшую речь. Оставаться на улице было опасно, и я вернулся в ешиву с пустыми руками. Хотя не совсем пустыми. Я говорю: «Хлеба я не нашел, но взамен я принес нравоучительную беседу!» «Беседа? Кто ее с тобой вел?» «Сам польский президент, была прямая трансляция на городской площади». Все рассмеялись, но я был настроен серьезно. Ведь дурное начало, подобно канцлеру Германии, тоже приходит с маленькими требованиями. Всего-то там, Гданьск. Но умный человек поймет, что сегодня оно говорит тебе “сделай так”, завтра говорит ”еще и так”, а в конце говорит ”иди, служи идолам”, и бой идет уже за Варшаву.
