Предыдущая часть
ПРОДОЛЖЕНИЕ ГЛАВЫ ТРЕТЬЕЙ. ВОПРОСЫ С 11-ГО ДО ПОСЛЕДНЕГО
И вот – после первых десяти вопросов пора перевести дух и подвести какие-то итоги. Перед нами истинная драма – возьмем хотя бы несколько слов из 5-го нашего вопроса: «И ссылка на Гемару Псахим не снимает проблему (возложения дров на Ицхака), а только обостряет ее! Авраам несомненно ощутил бы близость, самый дух запрета меила! Невзирая ни на какую тяжесть (дров), нес бы их сам – как нес нож и огонь… И если уж возложил, – то ему нужна была на то огромная, гигантская причина! …Увидел в том совершенно особый смысл и неизбежность!»
«Гигантская причина» – а мы не видим… «Ибо мысли Мои – не ваши мысли, и не ваши пути – пути Мои, – слово Г-спода. Ибо как небо выше земли, так пути Мои выше путей ваших и мысли Мои – мыслей ваших» (Йешаяу, 55:8).
Мысли Всевышнего и наши, пути Его и наши – небо и земля… Было однажды с Авраамом: «И вывел Он его наружу, и сказал: взгляни же на небо и сосчитай звезды» (Берешит, 15:5). Последнее из объяснений, приведенных у Раши: «Вывел Авраама из сферы земного и вознес выше звезд. Поэтому сказано абет – взгляни, то есть «посмотри сверху вниз»».
И хотя не все открывалось Аврааму, конечно, – иначе ничто в мире вообще не было бы ему испытанием, – взгляд его отныне был выше обычного, людского, – с точки чуть поближе к Небесам… Во всех его отношениях со Всевышним, – и об этом мы должны помнить, пытаясь понять его дела. Особенно сейчас, когда мы вот-вот приступим к объяснению ответа Авраама сыну по Раши и Берешит Раба; – и сколько же у нас появится острых вопросов!
Но здесь и сейчас, в гуще всего этого, – да простит меня читатель, – немного личного…
Несколько лет назад автор начал путешествие вглубь этой истории с возникшего вдруг острого удивления – см. вопросы 4 и 5 здесь у нас – по поводу той самой огромной, гигантской причины. И неуместности примитивных объяснений…
И понял автор после больших поисков почти без результата, что если уж называть вещи своими именами, то вопрос этот (вкупе с остальными здесь заданными) взывает к нам из глубины тысячелетий – буквально как тонущий в реке, которому никто не идет на помощь… Потому, что просто не слышит его криков!
И здесь автор обязан объяснить, почему, как ему кажется, Всевышний помог ему услышать… потому, что личным образом для автора история сама тема Акедат Ицхак – незаживающая, кровоточащая рана уже сколько десятилетий – половину жизни…
Привычны нам истории на протяжении полутора или более последних столетий, как сыновья оставляли наследие отцов и уходили, уходили… в светлые дали Просвещения, – а отцы оставались плакать безысходно, и сидели даже семь дней шиву – траур, как по покойному…
И вдруг в последние десятилетия что-то произошло. Колесо истории двинулось назад. Пусть не так много – но появились у правнуков тех сыновей ушедших свои сыновья – «отступники от светлых идеалов»…
Автор этих строк вырос в г. Луганске, известном теперь из-за войны, на самом востоке Украины… Регионе во всем Союзе, наверное, самом дремучем – «советском», «совковом»… После войны – город без синагоги, все еврейское задавлено, задушено, затоптано, последние стариковские миньяны (молитвенные собрания) на дому разогнаны милицией давно…
В семье он рос – типичной советско-еврейской, со свинцовым, сталинской выделки страхом перед властями. В семье провинциальной, старого склада, чадолюбивой без предела: сыну три года, тридцать три, сорок – все равно…
А у сына непонятно откуда интерес к духовному, – и, попав в Москву, открывает вдруг для себя почти подпольный тогда еврейский мир…
И вот однажды сын приходит к родителям и говорит: я ем теперь не все, что вы, соблюдаю субботу… Реакция – сначала шок, сын уходит при общем гробовом молчании. А при следующем приходе его встречают – «Всех теперь посадят!!! Нас и родню!» (Период – ранний Горбачев, и КГБ все еще ретиво охотится на учителей иврита; и казалось еще тогда, что это навсегда).
Остальное – предоставляю фантазии читателя, подробнее – лишь лично. Повторю лишь – кровоточащая рана… Родители и сын меняются местами – кто кого приносит в жертву? Вдруг будто Акеда наоборот…
В нашем мире у Всевышнего нет места случаю. И то, что «вдруг» открывается через многие годы учебы и трудов В Акеде настоящей, в нашей Торе, – чувствует автор, что действительно куплено дорого той кровью…
А теперь – к нашим вопросам.
К объяснению ответа Авраама сыну по Раши и Берешит Раба.
Вопрос 11. Раши объясняет ответ Авраама так: «Узрит и выберет для Себя агнца; а если нет агнца, – тогда «для всесожжения сын мой»». То есть Раши (как и Берешит Раба на стих 22:7) объясняет слова Авраама, разделив их надвое: в первую очередь Всевышний «узрит», то есть будет искать и найдет, выберет Себе настоящего агнца, а во вторую очередь, в случае неудачи, если «не узрит», не найдет настоящего, – тогда только «сын мой» будет вместо него.
И как это должен был воспринять Ицхак: ради этого настоящего, обычного агнца отец самолично колол дрова? Что еще дома было для Ицхака и остальных отроков великим потрясением, о чем мы уже писали… И что уже дома должно было стать сигналом для Ицхака, что на этот раз предстоит что-то необычное…
Ну, а Сам Всевышний… зачем ему агнец? Нам яснее ясного, как и Аврааму, что Ему нужен Ицхак, как сказано в приказе… И притом ведь – Он, Всевышний, знает все… Ему ли искать – с неизвестным заранее результатом – кого-либо или что-либо? Особенно в отношении не имеющих свободы воли, неживых предметов и животных: если Он хочет настоящего агнца, по Раши, – разве не знает Он во всякое мгновение, где и под каким кустом сидит у Него каждый агнец во всем сотворенном Им мире?
И действительно: как дошло до дела – все было абсолютно не так! Зависимость была – обратная: баран, принесенный взамен Ицхака, мог появиться, найтись и быть возложенным на жертвенник только «взамен» – после того, как был возложен и почти зарезан Ицхак, – и Авраам выдержал испытание, и сказал о нем ангел с Небес то, что сказал…
И только после этого мог Авраам молиться при принесении барана, как пишет Раши (там, 22:13, начальные слова «вместо сына своего»): «Да будет (Ему) благоугодно счесть это, как если бы такое совершалось над моим сыном: как если бы он был зарезан; как если бы его кровью было совершено кропление… как если бы он был сожжен и стал пеплом» (по Танхума). Только тогда пепел барана мог стать заменой пеплу Ицхака!
Также и в приказе Всевышнего нет ни слова о таком ходе событий, как у Раши; в нем сказано: «Возьми сына твоего… Ицхака и т. д.», – без всяких поисков и «если»! А по Раши и Берешит Раба – Ицхак вдруг оказывается… как в наши времена «космонавт-дублер» – вторым, запасным, который полетит в космос, только если вдруг не полетит первый…
Вопрос 12. И вдобавок ко всему этому – разве не напоминает первая часть сказанного Раши слова Сатана, которые тот еще по дороге нашептывал Аврааму: «там в конце концов окажется агнец, и Ицхак останется жив»? Чтобы облегчить испытание Авраама и тем обесценить его… Так зачем же Авраам говорит о возможно ожидающем их там агнце сыну? Даже при всей той разнице, что Сатан утверждал, что непременно будет агнец, а Авраам – лишь как о возможности, – зато первой на очереди! И при этом ведь о чем-то подобном сам Авраам от Сатана, как говорит мидраш, – не желал даже слышать…
«И пошли они вдвоем яхдав – вместе»: почему это сказано дважды?
Вопрос 13. И здесь возникает вопрос – величайший, центральный, – ведь в отношениях отца и сына в этот момент раскрывается вся суть происходящего! Сказано дважды: «И пошли они вдвоем яхдав – вместе»: после возложения дров на Ицхака до его вопроса к отцу об агнце, – и сразу после их диалога; так почему дважды? Ведь в Торе нет ни единого лишнего слова! И зачем вообще нужно яхдав и там и там – после того, как и там, и там уже сказано «вдвоем» – идут к одному и тому же месту главного действия?
Мы сосредоточимся сначала на объяснении Раши, а в вопросе 15 – по Берешит Раба. Принципиально разные – и оба оставляют открытыми важные вопросы.
Итак, по Раши: весь смысл, новизна и неожиданность того, что сообщает нам первый яхдав, связана с Авраамом. Отец и сын едины в радости, говорит Раши: Авраам – от исполнения великой заповеди, вопреки естественному для отца; и радость эта – такая же, как у Ицхака, который изначально, до своего вопроса к отцу, не догадывается, что он – жертва. Радость Авраама – плод нерушимой веры, духовных усилий и подвигов всей его предшествующей жизни и служения Всевышнему; а у Ицхака – это привычная ему радость, когда он сопровождает отца по делам его служения, полагаясь на него во всем. И когда уже сказано первый раз яхдав, – Ицхак задает отцу вопрос об агнце. И после ответа отца – новизна и неожиданность второго яхдав обращены уже на Ицхака, когда он узнаёт о своей роли жертвы: он продолжает идти с отцом в единении, приняв свою роль, – в единении на новом, более высоком уровне. (И заметим, что по Раши вопрос Ицхака к отцу не связан с возложением дров).
Объясняет комментатор Мизрахи, что по-иному Раши не может объяснить, зачем нужны были два яхдав. Однако проблема эта решается у Раши за счет появления другой, не менее острой:
Вопрос 14. Как мог Ицхак не догадываться о предстоящей ему роли жертвы (до своего вопроса к отцу, по Раши)?
При его утонченной душе, настолько превосходящей души тех, что остались с ослом, – которые тоже были людьми не простыми!
Сопровождать в пути могут любые слуги, – но сказано у Раши (на слова: «И взял он [Авраам] с собою двух отроков своих…», Берешит, 22:3): «Ишмаэля и Элиэзера». Ицхак понимает, что эти двое – не просто «отроки», а самые приближенные к отцу его Аврааму (после самого Ицхака; см. наш вопрос 1а). «Самые духовно высокие из всех людей в том поколении после святых праотцов» (р. Э. Деслер, Михтав ме-Элияу, т. 2, Нисайон а-акеда, стр. 197). Ицхак понимает, что все это неспроста, и мы еще вернемся к этому позже. И вот – они остались с ослом, а он идет дальше с отцом…
И это притом, что Авраам всегда принимал всех; любого грубого и неотесанного идолопоклонника он вводил в свой шатер и старался приобщить его к знанию Всевышнего и служению Ему! А теперь оставляет с ослом старшего сына и вернейшего слугу, – которых, несомненно, не раз брал с собой в подобные походы прежде, – и, наверное, никогда не экзаменовал и не оставлял с ослом…
И притом именно тех взял отец, которые претендуют на его духовное наследие! И в этом они соперники Ицхаку – так он имел причины думать… Он ведь помнит, как Ишмаэль говорил ему: «Ты был обрезан восьмидневным, а я – в тринадцать лет (и не воспротивился)» (Санедрин, 89б). И Элиэзер – в свое время он предназначался в наследники своего господина: «Вот, домочадец мой наследует мне» (Берешит, 15:2 – 3). И Ицхаку ясно, что если он – жертва, то этим двоим нельзявидеть предстоящее. Как и любому другому, но им, соперникам его, – особенно.
И все это – в той особой, пронизанной возвышенной святостью атмосфере путешествия, о которой мы говорили в вопросе 8, которую не мог не ощущать Ицхак (как пишет р. Шимшон Гирш, см. в Примечании автора в вопросе 8), – и которая, несомненно, обостряла у Ицхака внимание ко всякой детали. И конечно уж, к такой, как отсутствие агнца – при наличии дров, взятых из дома…
Ицхак ведь видел, что у есть них с собой дрова из дома, которые лично наколол отец, – на глазах у него и отроков, см. все, что сказано об этом выше.. Дрова эти, наколотые собственноручно, с любовью, могут быть нужны только для жертвоприношения по очень важной заповеди, о которой отец не сообщает.
И вот – возложенные на Ицхака, они сами по себе становятся причиной его сомнений и вопроса, как пишет Бааль Шем Тов: «Как бы говорит [Ицхак]: «»Вот огонь» – который ты несешь, и потому невозможно сказать, что ты сам будешь жертвой всесожжения. А «дрова» – я несу, [и если я – жертва всесожжения, то] жертва эта, – то есть я, – святая святых» (см. это полностью выше, вопрос 5). И также Ицхак видит, что нет для этой жертвы агнца, – тоже с самого начала пути… И при всем этом он ни о чем не догадывается???
И это – на последнем участке пути, когда он уже видит цель, и их отделяет от нее пустыня, которую видят и отроки (на том упомянутом «экзамене»), – в которой явно не найти им агнца… Пишет Мальбим и другие: если они идут в населенное место, то там найдут все, что нужно; а если в пустынное, – то не найдут ни дров, ни хорошего агнца.
Но это еще не вся проблема в объяснении Раши. Быть может, еще важнее то, что отличие, дистанция между отцом и сыном в восприятии происходящего, – когда один знает все, а другой не знает и не догадывается совершенно ни о чем, что составляет тайну и смысл этого необычного трехдневного путешествия, – дистанция эта настолько огромна… как можно сказать здесь яхдав (при первом употреблении этого слова)?
При всех этих трудностях – попытаемся разъяснить глубокий внутренний смысл слов Раши, когда он говорит в связи с первым яхдав о «радости обоих» – и это радость заповеди. Какая еще может быть истинная радость у праведников, если не эта? И она – как бы часть их награды за заповедь, получаемая уже в этом мире и немедленно! И зиждется она на вере в благость Всевышнего, – и потому зависит от духовной ступени исполняющего.
Есть два, как кажется, противоположных, а на самом деле дополняющих друг друга утверждения в Пиркей авот (4:17): «Лучше один час раскаяния и добрых дел в этом мире, чем вся жизнь в мире будущем. И лучше один час духовной удовлетворенности будущего мира, чем вся жизнь в этом мире». Вторая часть, говорящая о жизни чисто духовной, без материальных забот и тягот, о жизни в мире награды при полном раскрытии величия совершенных праведником в нашем мире добрых дел, – и это понятно; а вот первая часть… Раскаяние и добрые дела в нижнем мире – это нечто всегда связанное с заповедью, – и первая часть говорит о радости заповеди, соревнующейся даже с наслаждениями будущего мира! И об этой радости обоих говорит нам Раши.
И хотя «повеление Всевышнего было весьма горьким для Авраама» (Рабейну Йона, Шаарей авода, см. подробнее далее), – в то же самое время источником возвышенной радости у него была его любовь к Творцу – и несокрушимой вере в благость Его и в то, что «совершенно деяние Его, ибо все пути Его праведны» (Дварим, 32:4). И она, радость эта, сопоставляется и приравнивается у Раши к радости Ицхака – состоянию души его в неведении… Надо понять, что нам сообщает этим Раши: так же, как у Ицхака по, незнанию его, ничто не омрачало радости от того, что он идет с отцом на неизвестное ему, но несомненно важное служение, – так и у Авраама ничто, никакие чувства к сыну, которого у него скоро не станет, и никакие усилия Сатана не омрачали и не уменьшали радости от исполнения тягчайшей, но любимой, как и все предыдущие, заповеди…
Но при всем том… если можно найти еще объяснение, в котором отличие радости двоих будет не столь драматичным, и оба будут едины в принятии великой миссии притом, что Ицхак знает обо всем уже при первом яхдав, – но в то же время есть изменение ситуации после вопроса сына и ответа отца – такое, что оно будет оправдывать и даже требовать того, чтобы слова: «и пошли они вдвоем яхдав» были сказаны в Торе еще раз, – такое объяснение, вероятно, будет предпочтительнее. Ведь на то и «семьдесят лиц у Торы», что каждое из разных объяснений несет в себе свой аспект, свою сторону истины: «и то, и это – слова Б-га живого»!
Вопрос 15. Между тем, по Берешит Раба (и также по Мидраш Агада и Кли Якар): Ицхак уже до вопроса к отцу об агнце догадывается, что агнец – это он… И при этом идет с отцом яхдав, – как говорит Мидраш уже про первый яхдав, – «идут оба: один – связывать, а другой – быть связанным; один – резать, а другой – быть зарезанным». И как же вдруг Ицхак об этом забывает – раз он задает свой вопрос? И чем же его успокаивает, и как укрепляет его отец своим ответом?
Их обоих, продолжает Берешит Раба, атакует Сатан со своими доводами, которые все – злословие. Сначала Авраама, а после неудачи с ним – и Ицхака: «Все те драгоценные подарки, которые приготовила тебе твоя мать, – кому достанутся в наследство? Ишмаэлю, ненавистному ей!» (Раши на Берешит Раба. Обратим здесь внимание на хитрость и изощренность дурного побуждения – как оно облекает свои волчьи доводы в овечью шкуру «заботы о матери»). И здесь, как говорит Берешит Раба о злословии, – оно, «если и не входит целиком, то входит наполовину»… и Ицхак вдруг чувствует слабость и страх. И обращается к отцу с вопросом: где же агнец для жертвы? Отец отвечает: «Б-г узрит и т. д.»; Ицхак укрепляется после этого ответа, выдерживает испытание, и они идут дальше в единстве – том же, что и прежде, – восстановленном усилиями Ицхака и с помощью отца, после временного падения. И вновь – еще раз, теми же словами, что и в первый раз, говорит Берешит Раба во второй раз: яхдав – «идут оба: один – связывать, а другой – быть связанным; один – резать, а другой – быть зарезанным».
Обратим внимание еще на один момент, крайне важный в дальнейшем: с чем обращается Сатан к Ицхаку, на каких «струнах души» его играет? Ревность к Ишмаэлю, который останется жить вместо него… Но даже и не пытается Сатан, по Берешит Раба, заронить в душу Ицхака зерно недоверия к отцу: «А вдруг отец придумал это все сам, и я погибну напрасно?» Знает Сатан, что здесь нет у него никаких шансов!
Но вот что остается непонятным: почему Ицхак спрашивает отца «где агнец»? Настигли его, говорит Берешит Раба, слабость и страх, верно… но как и почему он вдруг забыл, что жертва – это он, Ицхак? Только что шли с отцом вместе, яхдав: тот – связывать и резать, а тот – быть связанным и зарезанным… И каким образом ответ отца укрепляет его? И главное – чему все это нас учит?
И вот – ответ отца. «В любом случае», – такие слова добавляет здесь Мидраш, – «Б-г узрит…»… то есть: не волнуйся, что там не окажется агнца! «В любом случае» – то есть жертвоприношение состоится, будь то настоящий агнец или ты! И непонятно, как могут такие слова быть обращены к тому, кто боится, – чем они успокоят его и как укрепят? Как они могут возвратить к прежнему, до момента слабости, состоянию яхдав – готовности ко всему и единству с отцом сердцем и душой? Разве только дадут надежду на «счастливый исход» – что там вдруг найдется настоящий агнец? И это – укрепление? Разве такое состояние полу-готовности на смерть и полу-надежды на спасение от нее сравнится с бывшей до того полной готовностью – яхдав – идти вместе с отцом на верную смерть ради исполнения заповеди?
И еще. Мы знаем, что падение и подъем после него, как и всякое испытание, – и это важнейший принцип в Торе, – не случаются и не проходят просто так. Они несут праведнику, сумевшему подняться, великое духовное приобретение, в силу которого «на том месте, на котором вернувшийся стоит, – не может стоять полный праведник», – не падавший. Но в чем же здесь состояло и как его увидеть, – это великое приобретение Ицхака? Слова: «Б-г узрит…», такие важные, что Авраам в конце событий даст по ним название месту, в котором они происходили, – они, по Берешит Раба, лишь восстановили нарушенное душевное равновесие Ицхака, но не подняли его на какую-то новую, более высокую ступень?
И последнее: возложение дров выпадает здесь, как и по Раши, из всей цепи событий, и остается в силе все, о чем мы спрашивали в вопросе 4.
Следующие 2 вопроса – в связи со сказанным в Берешит Раба и объяснением Эц Йосеф к этому
Вопрос 16. Сказано в Берешит Раба, 56, что возложение Авраамом дров на Ицхака подобно тому, как кладут на плечо осужденного на казнь скила (сбрасывание с высоты) «дерево» (виселица – бревно с выступающим из него суком), на котором его должны повесить после казни (лишь на короткое время, чтобы затем похоронить до захода солнца, см Санедрин, 6:4). (И объяснение это неясно, поскольку в Мишне и Гемаре, где обсуждается закон о повешении после скилы, не упоминается возложение того дерева на осужденного). Объясняет Эц Йосеф: цель в том, чтобы добавить грешнику мучений (как видно, с целью еще больше подвигнуть к раскаянию); и Авраам делает подобное Ицхаку, чтобы добавить ему заслуг и умножить награду (по Яфе Тоар).
Но если так, то следует спросить: почему Авраам не увеличил эту долю и награду еще больше, поручив ему также и наколоть те дрова – еще дома?
И если у Авраама была важная причина самому наколоть дрова, как и седлать осла (см. Раши там), – так почему он по той же самой причине не несет их сам до конца? Ведь всякое действие, совершенное получившим заповедь, – мецуве ве-осе, – важнее, чем совершенное не получившим! И хотя Ицхак, принимая дрова, исполняет заповедь почитания отца, – все же, быть может… Аврааму при исполнении лично полученной от Всевышнего заповеди, – столь нелегкой и, судя по неординарности ее, имеющей совершенно исключительную важность, – лучше было бы взять на себя все, что можно. И главное – делать то, что подчеркивает роль сына как жертвы, а не скрывает, затушевывает ее, – и совершить тем Всевышнему наивысшее служение! Ведь Ицхак, по Раши, на тот момент ни о чем не подозревает, и потому, а не только в силу молодого его возраста, груз дров не столь тяжек ему, как отцу. А если даже знает и подозревает, – груз дров безмерно тяжелее отцу, – ведь отцу легче убить себя, чем сына, как пишет Рабейну Йона (Шаарей авода, см. подробнее далее). И мы ведь знаем, что «по тяжести заповеди – награда за нее»; а коль награда выше, – это знак, что и служение, за которое она дана, то есть прославление имени Всевышнего, – выше!
И в итоге – объяснение Эц Йосеф не проясняет ничего, о чем мы спрашивали в вопросе 7 (о связи возложения дров с вопросом Ицхака отцу и со всей картиной происходящего).
Вопрос 17. Уточним: кто после казни скила должен быть повешен на том «дереве». В Мишне и Гемаре есть спор о том, все ли приговоренные к этой казни подлежат повешению, – и в итоге закон таков, что только осужденные за идолослужение или проклятие Всевышнего. И вот, уподобление Ицхака таким худшим преступникам, – разве не разрушает его образ невинной жертвы, что составляет самую суть заповеди о вознесении во всесожжение Ицхака? Который самим Б-гом избран и признан беспорочным телесно и духовно, как самая белоснежная во всем человеческом стаде овца?
И вообще, разве обязаны мы делать такое – заботиться о душе ближнего, добавляя ему мучений сверх предписанных законом о наказании? Исполнение великой заповеди Акедат Ицхак имеет с что-то общее с наказанием? И здесь вовсе не та ситуация, когда человек воспитывает сына и, как сказал мудрейший из людей, – «Щадящий жезл назидания свой ненавидит сына своего» (Мишлей, 13:24), – наоборот! Здесь, наоборот, – «работают» и являют себя миру благие плоды его воспитания! И вообще мы, как правило, должны помогать и облегчать боль и заботы ближнего во всех ситуациях. Даже когда должны его казнить по приговору суда Торы, чему есть примеры в Мишне и Гемаре: с приговоренного к казни скила снимают одежду, чтобы смерть наступила быстрее, а при казни удушением – обматывают веревку мягкой тканью.
И вообще понятно, что казнь есть следствие греха, и когда речь идет о худшем грехе, идолопоклонстве или проклятии Всевышнего, – сама процедура казни содержит в себе элемент – намек на его особую тяжесть: повешение грешника после его смерти, – намек словами Торы (Дварим, :21:23): «Ибо поругание Б-гу повешенный». И пишет там Раши: «Он (повешенный) – оскорбление Царю, так как человек сотворен по его подобию, а Израиль – Его сыны»; и потому вешают лишь на самое короткое время. Так как же можно связывать несение дров Ицхаком с казнью скила?
И если уж Авраам что-то здесь делает, – должен был бы делать нечто в русле замысла Всевышнего, – то, что подчеркивает и демонстрирует, наоборот, невинность Ицхака, а не то, что намекает на казнь за грехи! И таким образом сама трудность объяснения по Берешит Раба – Эц Йосеф заставляет искать иной подход и придает законность этому поиску.
Вопрос к происходящему уже на месте.
Вопрос 18. Сказано: «И связал Ицхака, сына своего, и положил его на жертвенник ми-мааль а-эцим – поверх дров» (Берешит, 22:9). «Поверх дров»… а как же еще кладут на жертвенник? И почему сказано ми-мааль а-эцим вместо более короткого меаль а-эцим?
Вопросы общие.
Вопрос 19. И как весьма трудное – спросим следующее.
Пусть хоть сто раз приказ был дан в виде испытания, а не для реального исполнения, как сказано в начале: «И было… Б-г испытал Авраама» (Берешит, 22:1), – но все же при этом слово Всевышнего остается Его словом, записанным в Торе, – как же повелевает Он о том, что отвратительно Ему по самой своей сути? Как говорит р. Э. Деслер (там, стр. 194): «Ведь сказано в Торе: «Не убей», и обряды сжигания детей у кнаанейцев – из числа их мерзостей, и сказано о них: «Не делайте подобного Г-споду, Б-гу вашему» (Дварим, 12:4)».
И спросим: не можем ли мы нашим слабым умом человеческим – все же хоть немного проникнуть в то, что же именно столь отвратительно Всевышнему в человеческих жертвоприношениях, обильно приносимых в те времена народами? Как сказано: «Не делай такого Г-споду, Б-гу твоему; ибо все, чего гнушается Г-сподь, что Он ненавидит, делали они божествам своим; ведь даже сыновей своих и дочерей своих сжигают они на огне божествам своим» (Дварим, 12:31). Любое идолослужение отвратительно Всевышнему, – любая его часть, связанное с ним действие или предмет, – так что же означает это «даже», выводящее человеческие приношения на совершенно особенный уровень мерзости и гнусности?
И когда мы углубимся, с Б-жьей помощью, в этот вопрос, – станет нам ясно, сколь наивно и слабо объяснение, которым удовлетворяются многие, – что, мол, все там было, как дети говорят, «понарошку», – Ицхак остался жив в конце всего! И все позволено, что хорошо кончается, и ничего тогда не отвратительно…
И, кстати, точно так же наивно – думать, будто из простого человеческого любопытства спрашивает Ицхак у отца, «где же агнец»… И точно так же – по вопросу, вынесенному в наш заголовок, – что «просто так», чтобы облегчить себе или избавиться от недостойной его почтенного возраста ноши, возлагает Авраам на сына дрова…
Вопрос 20. И – вот величайший парадокс: как же при этой отвратительности – такая совершенно особенная сила у Акедат Ицхак – человеческого жертвоприношения?
Пишет р. Э. Деслер (там, стр. 197; см. эту цитату полностью выше, во Введении):
В аспекте Высшего единства… приказ о принесении в жертву Ицхака должен был появиться – и также быть реально исполненным. И если бы мир удостоился этого, – стало бы результатом полное исправление всего Творения… И почему этого не произошло? Потому, что поколение не стояло на должной ступени и не могло ни воспринять, ни оценить величие происходящего…
Вот каково это всемирно-историческое событие – грандиозное даже по меркам нашей великой Торы!
Оказывается, что среди всех угодных Всевышнему жертвоприношений, которых было много и до Авраама, – начиная с первого упомянутого в Торе – Каина и Эвеля, и второго – Ноаха после потопа; и у праотцов до и после Акедат Ицхак, и также включая все заповеданные с дарованием Торы, приносимые в Мишкане и в Храме, – не было у них всех имеющего такой силы, как именно человеческое! Силы полного исправления – за один раз – всего Творения! Так что же есть такого именно в человеческом, что придает ему такую силу?
Вопрос 21. Нарисуем в итоге всего, о чем было сказано выше с точки зрения всех наших вопросов, картину испытания Акедат Ицхак, – минимальную, но достаточную с точки зрения обычных представлений картину, без «лишних деталей», какую мы могли бы ожидать в Торе.
Итак, Авраам получает приказ, рано утром сам седлает осла и колет дрова, затем берет каких-то любых двух слуг и Ицхака. На третий день пути он видит то место издали, в двух словах или даже жестом приказывает двум слугам оставаться с ослом, а сам с Ицхаком отправляется туда – «и пошли они», без «вдвоем» и без яхдав – «вместе». Ясно, что они идут так с согласия Ицхака, и все, что происходит дальше, – тоже; Ицхак не сопротивляется. Авраам строит там жертвенник, связывает Ицхака и кладет на него. Без упоминания, что «поверх дров», – а как можно иначе? И вообще дрова не стоят упоминания после того, как сказано, что Авраам сам наколол их вначале и Раши объяснил, почему сам, – как не упомянуты веревки для связывания, хотя по «связыванию» получил называние весь эпизод. И также без упоминания, кто что нес; и нет нужды совершенно упоминать нож и огонь. И Ицхак с начала до конца не произносит ни слова, – и также отец молчит. И вот, наконец, – Авраам берет маахелет – нож, – сей предмет достоин упоминания теперь, ввиду того, как трактуют это слово мудрецы, см. Раши, – но ангел с Небес останавливает его руку и произносит те самые слова из Торы: «Теперь Я узнал, что боишься ты Б-га и не приберег [для себя от Меня] своего сына единственного ради Меня».
Ну, и разве слова ангела менее значимы, заслужены и уместны теперь меньше, чем в действительном полном рассказе Торы? Как и другие слова наших мудрецов, комментаторов Торы, сказанные об эпизоде Акедат Ицхак во всех поколениях? Что недоговорено в сокращенном рассказе и что в нем непонятно? Чем уменьшены заслуги обоих наших праотцов? Нет теперь в нем слов Авраама: «Б-г узрит себе агнца» в ответ на вопрос сына, – но слова эти ведь непонятны чрезвычайно, см. выше наши вопросы 9 и 10; главное – как они влияют на ход событий? Того, что предлагают известные комментаторы, недостаточно: ведь те самые свои главные во всей истории слова ангел мог бы сказать и без вопроса Ицхака и ответа отца. И пока вопросы 9 и 10 полностью не прояснены, – не может быть у нас полного понимания всей истории.
И мы должны спросить: при точном механическом исполнении Авраамом этого приказа, – как, наверное, действовал бы на его месте Ноах, – какие могли бы быть к нему претензии?
И напротив: все, что добавлено сверх этого в тексте Торы, без надлежащего кропотливого обдумывания только вызывает удивление, – так это выглядит в свете наших вопросов.
И как же, если так, мы должны смотреть даже на кажущуюся малой и, не дай Б-г, случайной всякую деталь – при взгляде нашем, притупленном многократным восприятием текста с детских лет и леностью мысли…
И мы увидим, что в действительности превращение чего-то омерзительного Всевышнему в акт высочайшей святости в служении Ему связано с самой сутью всего происходящего, – и именно в силу опущенных нами в нашей «краткой версии», по сравнению с действительным текстом Торы, деталей! Которые только надо понять и осмыслить.
И именно необычность повеления Всевышнего может быть для нас причиной и ключом к пониманию всего того добавленного и необычного, что мы видим в этом великом деянии со стороны Авраама, как оно описано в Торе! На необычность повеления он отвечает необычностью действий по его исполнению. И превращает то, что отвратительно в исполнении других, в желанное Всевышнему и ожидаемое от такого праведника, как Авраам!
Но только Авраам для этого должен был обладать качествами, каких не было у всех других и у великого праведника Ноаха, – которые Авраам приобрел в результате трудов всей своей жизни.
И еще два вопроса:
Вопрос 22. Раз уж так или иначе будет нарушено обетование: «В Ицхаке наречено будет…», – так почему Авраам не надеется, а может быть, и не хочет, чтобы Всевышний дал ему нового сына взамен Ицхака, как Шет был дан Адаму и Хаве вместо Каина и Авеля? Как награду за пройденное испытание, – и вообще таковы Его планы, и так решила Его непостижимая мудрость… Ведь разве старость праведника – преграда для Него? Один раз уже Он это доказал, и что помешает Ему сделать то же еще раз, – и, возможно, не повторять больше раз уже пройденное с честью испытание. И почему Всевышний действительно не хотел так сделать?
Вопрос 23. Почему появляется в конце баран, а не агнец – как спрашивал Ицхак и отвечал ему отец? И он запутался рогами, а не ногами, и не застрял между стволами деревьев… В «чаще», а не в кронах деревьев или кустах, – на что здесь намек?
====================================================
И прежде чем мы перейдем к «объяснительной части» нашей статьи, мы должны заявить категорически, что все то отмеченное в вопросах как непонятное, «добавленное» Торой как будто «сверх нужды», сверх нашей «краткой версии», в том числе и замена «агнца» «бараном», – было, да и можно ли в том сомневаться, – абсолютно необходимой, органичной частью повествования! И если его понять, – оно проясняет суть и смысл происходящего!
И мы увидим, что не остается благодаря тому «добавленному» – во всей этой истории – именно того, что омерзительно Всевышнему в человеческих жертвоприношениях у народов мира…
Подведем итог нашим вопросам. Ясно, что нельзя ожидать, что в наших силах дать точные, и окончательные ответы на сложные и важные вопросы, на которых почему-то меньше сосредоточены центральные классические комментарии. И цель наша – самая скромная: лишь заставить себя посмотреть на этот один из центральных эпизодов всего нашего Священного Писания чуть-чуть новым взглядом. Свежим, не только со стороны холодного чистого разума, – но и со стороны души и сердца… Взломать немного скорлупу привычной застылости душевной – как раз из-за того, что многим из нас тема эта хорошо знакома с детства… И таким путем начать, хотя бы с малого, то, о чем сказано в Торе: «Обрежьте же бесчувственную [оболочку] сердца вашего» (Дварим, 10:16).
И попытаться, опять же в меру наших слабых сил, с осознанием дистанции великой между ними и нами, – проникнуть дерзновенно во внутренний мир наших великих праотцов в час того испытания, в их святые и чистые помыслы и чувства… Ведь при всем осознании неравенства нашего с ними, – остаются у людей некие неизменные в веках черты и свойства, неотделимые от самой человеческой природы. Иначе – как бы могли сказать наши мудрецы: «Каждый человек из народа Израиля обязан спрашивать себя: когда же дела мои сравнятся с делами моих праотцов – Авраама, Ицхака и Яакова?» (Тана Девей Элияу Раба, 25). Это трудно, но очень, очень нужно… И да будет прощено нам, если в чем-то ошибемся немного…
И будем ясно понимать, что, конечно же, главная ценность всех наших усилий здесь – более в вопросах наших, чем в ответах, которые мы пытаемся дать. В них, вопросах – главный плод трудов и стараний…
Ну, а ответы – пусть же даруют нам с Небес хоть немного разумения в ответ на труды и молитвы наши – ныне и впредь, в отмеренные нам дни нашей жизни! И обретем ответы точные и ясные – с исполнением великого пророчества: «Ибо полна будет земля знанием Г-спода, как полно море водами» (Йешаяу, 11:9).
Отвечать на поставленные вопросы мы будем не обязательно по порядку, – но по мере прояснения узловых моментов для внимательного читателя многие будут отпадать сами собой.
