«Слушай, сын мой, наставление отца твоего и не оставляй Тору матери твоей» (Мишлей, 1:8).
«Храни, сын мой, заповедь отца твоего и не оставляй Тору матери твоей» (Мишлей, 6:20).
1. Почему «Тору матери твоей» – и что это?
Казалось бы, следовало сказать: «Тору отца твоего» – который учил тебя Торе, а не «матери», которая не учила, и нет у нее заповеди ни учить Тору самой, ни обучать ей тебя. Почему бы не сказать: «Не оставляй Тору, которой обучил тебя отец»? Какой смысл в понятии «Тора матери» – такое важное и особенное для автора Мишлей, что он предпочел его «Торе отца»?
Быть может, именно в силу этого вопроса Раши, как и другие комментаторы (также и Виленский Гаон), объясняет слова царя Шломо «Тора матери» не по прямому смыслу и трактует их так:
«»Слушай, сын мой, наставление Отца твоего» – то, что дал Всевышний Моше [на горе Синай] письменно и устно. «И не оставляй Тору матери твоей» – народа твоего, общины Израиля…».
Однако представляется, что можно попытаться объяснить слова Шломо также и по самому прямому их смыслу.
2. Когда он принадлежит ей, – тогда и она ему
Действительно, есть у сына нечто еще, кроме самой Торы, выученной у отца, и об этом говорит Шломо, – нечто полученное от его еврейской матери. И это – еврейство, передаваемое по матери, а с ним – шаяхут ле-Тора – «отношение к Торе», а точнее – «принадлежность ей». Конечно, ему принадлежит выученная им Тора, но прежде всего он сам принадлежит ей, в смысле обязанности ее изучать. И без принадлежности этой он даже не сможет приступить к ее изучению, – ни у отца своего, ни у кого угодно другого. То есть учиться он может, но Торы у него не будет, у кого бы он ее ни учил и как бы ни учил, как сказали наши мудрецы: «Есть мудрость у народов – верь этому; есть Тора у народов – не верь этому» (Мидраш раба, Эйха, 17). Отец может обучать сына, но если сын этот у него от нееврейки, – это не Тора; и даже если сын сделает гиюр, это будет уже как бы другой человек – новый еврей, и строго по законам Торы он не сын ни биологическому отцу своему, ни матери.
Также и в Мишне находим (Авот, 5:14): «Есть четыре вида идущих в бейт мидраш: тот, кто идет и не делает (т. е. приходит учиться, но ничего не понимает), – получает награду в заслугу того, что пришел. Тот, кто делает, но не идет (т. е. учится дома), – получает награду в заслугу учебы. Тот, кто идет и делает, – большой праведник. Тот, кто не идет, и не делает, – нечестивец». Рав из Поневежа задает вопрос: если есть нечестивец, который и не идет и не учится, – как можно включать его в число «идущих в бейт мидраш», упомянутых в начале мишны? Рав дает свой ответ, – но, как кажется, можно ответить и так: он включен в число идущих потому, что у него есть шаяхут ле-Тора. Он обязан идти и учиться! И Мишна в действительности, говоря о «четырех видах «идущих», имеет в виду всех обязанных, то есть евреев; а не исполняющий обязанности – «нечестивец».
3. Ибо заповедана она ему!
Но почему это так? Тора – мудрость, и, казалось бы, что мешает изучать ее и обладать ею представителю любого народа на земле подобно разным наукам, искусствам и прочим премудростям? Чего им не хватает, почему о них сказано: «Есть у них Тора – не верь»? Нет у них обязанности ее изучать – так чем хуже добровольное изучение?
Сказали наши мудрецы обо всех заповедях (Кидушин, 31а): «Более велик тот, кто исполняет, когда ему заповедано, чем тот, кто исполняет без того, что ему заповедано». Тут явно какая-то тайна: чем хуже тот, кто пришел в армию добровольно, чем тот, кого «забрили» по набору?
Ответ таков. Пришедший в армию добровольно постиг своим человеческим разумением и ему во всякий момент ясно, что эта армия сражается за правое дело, – иначе он встанет и уйдет – так же, как пришел; точно так добровольно исполняющий заповеди выбирает такие, которые ему приятны или по меньшей мере понятны его человеческому разуму. Но не так это легко у того, кто исполняет заповеди потому, что это ему заповедано, – все заповеди, понятные и непонятные, вопреки сопротивлению дурного побуждения, – и особенно это относится к изучению Торы. И ясно, что «заповедано» – это у человека от матери его, которая родила его евреем, и это придает совершенно другой характер, другую ценность, но также и другую, особую трудность, исполнению.
Представим себе крайнюю ситуацию. С одной стороны – профессор-нееврей с блестящим умом, заведующий «кафедрой иудаики» в каком-нибудь университете, знающий половину Талмуда наизусть, способный утопить собеседника в водовороте талмудической дискуссии – для него это некая «премудрость», один из ее видов наравне с математикой, химией или китайским языком, – но «нет у него Торы». А с другой стороны – еврей, трудяга-ремесленник, с большой семьей, со способностями ниже средних, осиливающий одну мишну в три дня и цитирующий ее потом запинаясь и с ошибками, – это его истинная Тора! Святая и чистая, «милее золота и множества чистого золота, слаще меда и сотового меда» (Теилим, 19:11), – Тора нашего учителя Моше, и это – «Тора матери твоей», о которой говорил царь Шломо!
4. Дары – в страданиях…
И в свете этого становятся более ясными слова наших мудрецов (Брахот, 5а): «Три добрых дара дал Всевышний Израилю, и все они даются не иначе как в страданиях: Тора, земля Израиля и будущий мир».
«Тора матери твоей…» Материнство связано со страданием. Хава названа в Торе «эм коль хай, ибо она была матерью всего живого» (Берешит, 3:20) – названа так сразу после греха: «Жене Он сказал: «Премного умножу муку твою и беременность твою; в мучении будешь рождать детей»» (там, 3:16) – будешь даровать жизнь детям своим ценой страданий. Своими страданиями, кровью своей – кровь бетулим – девственницы, кровь ежемесячной нечистоты, кровь при родах – она «покупает» право всего мира воспроизводить жизнь, право на существование. И женщина названа мудрецами карка олам – «почва этого мира»; земное начало в ней сильнее; она как бы творит жизнь еш ме-айн – жизнь, которой раньше не было, как земля рождает живое из неживого.
И вот почему еще Адам дал Хаве это имя именно сразу после греха и наказания. Воздух, который всегда вокруг нас… мы начинаем его ценить только когда его вдруг не хватает, когда мы понимаем, что он не дан нам безусловно и навсегда; так и жизнь получила особую ценность в глазах людей только после того, как в мир вошла смерть.
Хава рожала и до греха – но тогда каждые роды не были еще спасением мира; смерть еще не выглядывала из-за ее плеча. Хава отняла бессмертие, но тут же и вернула жизнь – людям и всему живому, о чем и говорит ее новое имя – эм КОЛЬ хай, – притом через наказание, то есть проклятие, связанное с кровью. С тех пор жизнь и смерть шествуют по земле вместе – утверждая на ней жизнь.
И если обязанность изучать Тору дана не просто так, а неразрывно с тем, что младенца обучают Торе в чреве матери (Нида, 30б), поскольку упомянутая обязанность учебы не укладывается в рамки естественного поведения и нет ничего подобного у других народов, – то, наверное, и девочку чему-то обучают… Чему же? Быть может, учат быть женой и матерью того, кто изучает Тору? Матерью, дарующей потомству шаяхут ле-Тора, – ведь это тоже совсем не просто, это тоже за рамками естественного!
5. Ишмаэль – некашерный пергамент
И так – еш ме-айн, в страдании, – наши праматери Сара и Ривка даровали нам то, чего до них не было, – шаяхут ле-Тора. При исполнении заповедей мы благословляем: «…Мелех а-олам, ашер бахар бану ми-коль а-амим… – Царь мира, Который избрал нас из всех народов…», – избрал, оттолкнув, среди прочих народов, Ишмаэля и его потомство, хотя он был сыном Аврама, и даже более того – Эсава и его потомков, хотя тот был сыном Ицхака и Ривки, как Яаков. И выбор этот осуществился изначально через двух праматерей – Сару и Ривку.
Ведь мы могли бы спросить: Всевышний мог повелеть об изгнании Ишмаэля напрямую Аврааму, не дожидаясь, что Сара прикажет ему об этом, после чего еще надо было приказывать Аврааму слушаться Сару, – ведь действительно, Всевышний всегда напрямую приказывал ему до того: «Иди себе из страны своей…», или об обрезании, или впоследствии – о жертвоприношении Ицхака, – и также и в этом случае, в любом случае изгнание родного сына было бы для Авраама точно таким же тяжелым испытанием! Но Тора сообщает нам об особой роли Сары, которая остро ощущала, что истинная причина непригодности Ишмаэля наследовать пути и Тору Авраама – это его мать, как следует из слов Сары (Берешит, 21:10): «Изгони эту рабыню и сына ее, ибо не будет наследовать сын рабыни этой с сыном моим, с Ицхаком», – из-за его матери. В ней причина, а не в конкретном проступке Ишмаэля, о котором Сара даже не упоминает, – и отметает таким образом возможное возражение Авраама, что с Ишмаэлем еще не все потеряно, что можно перевоспитать его и т. п… «Тора Ишмаэля» – не верь этому, ибо Агарь для Ишмаэля – «почва этого мира», негодная для Торы, и Тора его, если бы она была, – как свиток Торы на некошерном пергаменте…
И так это несмотря на то, что Ишмаэль был первенцем у своего отца, и не потребовалось Ицхаку выкупать у него первородство, как впоследствии Яакову у Эсава.
И мы обязаны понять и почувствовать самоотверженность Сары, которая обратилась к своему святому мужу с такими словами: «Изгони…» – изгони родного сына! Каково это было для Сары – идеальной, праведной еврейской жены, назначение которой, как сказали наши мудрецы, – «исполнять волю мужа», – ей ли подобает такая просьба к мужу, даже приказ? А вдруг это ему не понравится, как и произошло: «И показалось это весьма злым по отношению к сыну его»? И он не подчинится – не было ведь обещано Саре, что Всевышний придет ей на помощь в этом деле! И главный момент в этой опасности – «не понравится, не подчинится» – не в том, что приказ об изгнании противоречит естественным чувствам отца, – через естественное чувство, например, самосохранения, Авраам уже переступал, когда бросился в огненную печь в Ур Касдиме, и об этом даже не упомянуто в Торе, и это не вошло, по многим комментариям, в число десяти испытаний Авраама, – но приказ Сары противоречил всем жизненным установкам Авраама, всему, чему он посвятил без остатка самого себя и всю жизнь свою, – и это ставит данное испытание в некоторой мере вровень с жертвоприношением Ицхака! – Но в последнем случае приказ исходил непосредственно от Самого Всевышнего, – а Сара? Кто она, чтобы требовать от мужа чего-то подобного? И она ведь все это понимала… что может быть с ней, обратившейся к мужу со столь неподобающей, с его точки зрения, просьбой, – с ней и ее сыном? Какое от нее требовалось кристально ясное – более, чем у мужа, – видение происходящего, какое ясное понимание духовной природы сына ее и сына рабыни, и ощущение опасности для сына – продолжателя дела отца, – и какая преданность, в конечном счете, высоким идеалам мужа! Вот она – истинный эзер кенегдо – истинный «помощник против» мужа в его святом служении!
6. И довершила Ривка
То, что начала Сара, продолжила и довершила Ривка: «И любил Ицхак Эсава, ибо ловля на устах его, а Ривка любит Яакова» (Берешит, 25:28) – «любит» в настоящем, а не прошедшем времени, как сказано о любви Ицхака к Эсаву. Ибо любовь ее – вечная и безусловная, без того, что он вкладывает ей в рот изысканные яства, а в уши – речи благочестивые. Любовь, выстраданная в мучительной беременности (см. Берешит, 25:23), когда она ощущала в глубинах своего тела борьбу сыновей своих и получила пророчество о двух народах, пути которых разойдутся, но борьба продолжится, – все это было открыто ей, терпевшей те муки, а не Ицхаку. «Тора Яакова» – это Тора Ицхака, которую наследует Яаков после того, как Ривка отстранила от нее Эсава, – против воли и без ведома отца. Но зачем такое было нужно Яакову, если о нем с самого начала сказано: «человек цельный, пребывающий в шатрах» (Берешит, 25:27), – шатрах Торы? Это были шатры Шема и Эвера – но в них еще не «Тора матери»… Чтобы Тора Яакова стала «Торой матери», нужен был поступок Ривки – самоотверженный, ведь она сама сказала Яакову: «На мне твое проклятие, сын мой» (Берешит, 27:13)… Проклятие, означающее устранение из всех миров, этого мира и мира грядущего, – притом еще, что, как сказали наши мудрецы: «Проклятие, наложенное мудрецом, даже с условием, – действует», – и никто не обещал ей, что ее план удастся и Ицхак скажет о Яакове: «Также благословен будет»…
И все это – при величайшем почтении Ривки и страхе перед ее святым мужем, проявленными ею уже при первой встрече с Ицхаком, когда она вдруг падает с верблюда… Она ведь уже знала и слышала о нем, и пока не видела его, спокойно ехала на верблюде… и что же она такого увидела, что склонило, а то и просто сбросило ее с седла, и это было сильнее инстинкта самосохранения (ведь верблюд – высокое животное)? Такая необычная и странная деталь… и даже если было такое, зачем сообщает нам о нем Тора?
И это после того, как нам уже известно о замечательных душевных качествах Ривки, доброте и необычайной щедрости ее, когда мы видели, как она поит у колодца посланцев Авраама и даже верблюдов их, пока те не перестанут сами пить, – так, что даже Элиэзер, постоянно видевший великий хесед в доме Авраама, стоит в немом изумлении, – но где же корень и источник этих качеств? Быть может, в разуме, или в заложенной в сердце ее необычайной природной доброте? – Но после падения ее с верблюда мы понимаем, что источник всего доброго в другом: в причастности и особой чувствительности души ее к святости, которые заставляют ее склониться перед святостью Ицхака, лежавшего однажды связанным на жертвеннике, как повергаются перед святостью Шехины… Совершенная снаружи и внутренне полная праведница, – и вдруг такой обман, шкурки на руках Яакова и все остальное…
Да, ибо именно благодаря этой ее особой чувствительностью к святому ощущала она духовные порывы и борьбу сыновей в своей утробе – как один из них тянется к святости, а другой – к делам грязным и низменным; и открывают ей с Небес, что ждет сыновей ее жестокая борьба, их и потомков их. И не могла она поделиться всем этим с мужем – ведь тем, что открыто человеку Свыше, нельзя делиться так просто, без разрешения и особого повеления (как не рассказывал вначале Шауль родным, что он помазан на царство, см. Шмуэль 1, 10:16). А если так, то это был бы лашон а-ра – злоязычие – на одного из сыновей, лашон а-ра без пользы: ведь муж ее, слепой, не может воспитывать нечестивого сына, когда он сам в ловушке уст его… Но главное – даже если бы она сказала и муж поверил… Благословение – это не такое «внешнее, физическое» действие, как изгнание рабыни и сына, и Ицхак едва ли смог бы на основании одних лишь слов жены сменить в сердце своем Эсава на другого сына и благословить его как должно – всем существом своим, от всего сердца и всей души.
И знала при всем этом Ривка, что нужно отстранить от Торы ее сына Эсава, у которого Тора на кошерном пергаменте – в силу рождения его от нее, его матери, – но некошерно написанное на нем – слова Торы отца, когда они в полном противоречии с его, Эсава, внутренними намерениями и устремлениями… Такую Тору надо было отнять у Эсава, которому будут принадлежать все остальные премудрости в мире – науки, искусства, ремесла, – ведь «есть мудрость у народов». И не обязательны для обретения их страдания, и нет преступления в том, чтобы оставить их… И воспользовалась она поневоле искусством обмана – по принципу «мера за меру», против сына, обманом овладевшего сердцем отца, – искусством, вынесенным ею из дома нечестивых отца и брата, и обращенным ею к святости.
А по отношению к мужу она, как и Сара, – истинный эзер кенегдо – «помощник против него», – притом не «либо эзер, либо кенегдо» (как у Раши на Берешит, 2:18), а – по особому замыслу Всевышнего – то и другое разом!
7. Народ спасен – и Тора принята с любовью
И еще одна великая женщина была в нашей истории, – на которой, буквально как на тонкой ниточке, висело само существование еврейского народа, – Эстер. Никогда ни до, ни после того, – ни во время египетского рабства, ни даже во время Катастрофы, – не нависала над народом нашим опасность практически одномоментного тотального уничтожения. (Ведь после грехов золотого тельца и разведчиков по крайней мере было обещано произвести новый народ от Моше). И как могло такое случиться – что от нее одной, от Эстер, зависело, быть тому или не быть?
Дважды стоял Моше перед Всевышним под грузом той же ответственности – после греха золотого тельца и после греха разведчиков, – и дважды сказал ему Всевышний, что истребит народ и произведет из него, из Моше, народ больше и сильнее прежнего. Сказал на это Моше: «Не простишь ли Ты грех их? Если нет – то сотри и меня из книги Твоей, которую Ты написал» (Шмот, 32:32) – «Жив народ – жив я; нет народа – не будет и меня…» Но, во всяком случае, если Всевышний простит, – всем хорошо.
А как с Эстер? В наших ли слабых силах представить себе мрак и ужас, окутывавшие ее, когда она молилась: «Б-же, Б-же, почему Ты оставил меня?» Почему же именно «оставил»? Вот, она предстает по повелению Мордехая «незваным гостем» перед Ахашверошем. Если он ее убьет, по обычаю, – плохо ей и плохо народу; но если вдруг пощадит – хорошо, она сможет просить за народ, и это – признак милости Всевышнего к нему… но так ли хорошо это для нее самой? И она как бы говорит: «Почему Ты оставил меня – почему Ты, Б-же, так далек, а это чудовище – так близко? Прежде оно овладевало мною силой, а теперь… Я не звана к нему уж тридцать дней – и слава Б-гу, – и вот должна предстать пред ним, предлагая ему себя сама для насилия…», – ибо каким же может быть контакт еврейской женщины с этим нечистым и пустым идолопоклонником? Не хуже ли это, чем смерть? И вопрошает: «Хочу спасти народ – но вдруг он будет найден недостойным того, и жертва моя окажется напрасной? Так прости же их грех! А я – все равно я погибла, погибла!» – даже если Ты их простишь, я остаюсь в руках злодея! И нет для нее хороших вариантов… Ее отчаянное положение и слезы видит Всевышний – и просто вынужден простить народ. Ни в чем не повинная, она как бы принимает на себя грязь греха всего народа – такова страшная цена искупления, спасения народа.
А вместе с народом спасена была и Тора – но также и обновлена (Эстер, 9:27): «Исполнили и приняли иудеи на себя и на потомство свое», после всех чудесных событий, – приняли ее заново, с любовью.
8. Жилище в нижних мирах
«Когда Всевышний творил мир, Он жаждал, чтобы было у Него жилище в нижних мирах, как оно есть в высших» (Мидраш Танхума, Нсо, 16), – Он жаждет соединения высших миров с низшими. Почему? Ему недовольно того, что Его славят ангелы на небесах?
Когда царя торжественно встречают и славят вельможи в расписных палатах, – это дело обычное и в этом нет ничего особенного.
Но вот он сел в карету и отправился в путешествие по своему царству. И когда его торжественно и с великой любовью и радостью встречают не только богачи и градоначальники, но и крестьяне в далеких бедных селах, и даже заключенные, сидящие на цепи в тюрьме, – это ему дороже всего и он растроган до слез. Бедные дальние села и даже тюрьмы – это тоже его царство, как и столица, – но там любовь и почитание к нему особенно ценимы. И ради этого Всевышний творил мир – с любовью ко всему творению, и более всего – к нижнему, ибо присутствие Его там – величайший знак Его единства.
9. «Сотворивший меня по желанию Своему»
Страдания матери имеют особое качество – женщина «ближе к земле», к нижним мирам, в которых жаждет иметь жилище Всевышний. Сказано: «И обитать буду в среде их» (Шмот, 25:8) – в каждом человеке из народа Израиля, – и, возможно, к женщине сказанное относится с особой силой, не зря ведь говорится в благословении, которое произносят женщины: «Благословен… Сотворивший меня по желанию Своему» – желанию обитать также и нижних мирах.
Ценой этой крови и страданий еврейская мать дарует шаяхут.
Страдания и кровь – расплата за союз, за шаяхут низшего к высшему и соединение с ним – путем пролития крови при жертвоприношении в Храме даже животное получает отношение к святости. В этом – суть и смысл повеления: Бе-дамайх хайи – «В крови твоей жить будешь» (Йехезкель, 16:6). В действительности жизнь всего мира «подвешена» на этой крови, на страданиях еврейского народа – во всех поколениях – как бы эстафета, принятая у Хавы, до окончательного избавления! И обращение у пророка не случайно в единственном числе, личное, и в женском роде. Кровь в Торе – понятие особое: завет и кровь обрезания, брит клалот – в главе Ки таво… Суть и смысл шаяхут – в способности исполнять заповеди и принимать страдания с любовью, и готовность пролить свою кровь с любовью и безграничным доверием к Сотворившему нас и весь мир Творцу благословенному.
10. Не оставляй скрепленного кровью!
И вот, повеление: «Не оставляй Тору матери своей» – Тору Сары, Ривки, Эстер – означает: не оставляй завета, основанного на непостижимом Б-жественном избрании и скрепленного кровью и страданиями, – избрании, в которое по воле Всевышнего внесли свою лепту те две праматери и другие великие еврейские женщины; и с тех пор «клаль Исраэль» – как бы единая «коллективная мать» (как у Раши и Виленского Гаона), воспроизводящая шаяхут из поколения в поколение. «Не оставляй Тору» – не только твоей личной матери, но всего еврейского народа за все тысячелетия его истории. Страдания отца, изучающего Тору и обучающего ей – о них сказали наши мудрецы (Пиркей авот, 6:4): «Таковы пути Торы: хлеб с солью ешь, и воду по мерке пей; спи на земле, живи в страдании – но трудись над Торой». (Пиркей авот, 6:4), – но есть при этом еще и огромное интеллектуальное наслаждение, и сказано там же далее: «И если поступаешь так – то, как сказано: «Счастлив ты и хорошо тебе» (Теилим, 128:2). «Счастлив ты» – в этом мире, и «хорошо тебе» – в мире грядущем». Но страдания матери – ближе к почве, ближе к крови, ближе к дира бе-тахтоним – обители Всевышнего в нижних мирах, ближе к тому коренному, исконному, чего Он жаждал при сотворении мира; нет у нее такого интеллектуального наслаждения в этом мире, а одно только чистое ли-шма – «во имя Всевышнего». «Моя и ваша Тора – ее Тора», как сказал о своей жене Рахели раби Акива, – ее чистое ли-шма.
